Коронатор - [7]

В самой же Англии начался голод. Череда солнечных осенних дней не спасла урожай, к тому же хлеба были поражены болезнью. Стал происходить падеж скота. Гибли даже самые неприхотливые сизорунные овцы – какая-то непонятная хворь разъедала им ноги. Продолжали сказываться последствия войны: на местах не было твердой власти, началось брожение среди тайных сторонников Йорков. На дорогах разбойничали, торговля замерла, непомерно выросли цены. Люди стремились хоть чем-то набить закрома, опасаясь голода. Хуже всего приходилось беднякам. Многие из них, окончательно обнищав, подавались в леса, чтобы заниматься грабежом. Им было безразлично, кто там у власти – Ланкастер или Йорк, они проламывали дубиной череп любому, кто оказывался недостаточно силен либо проворен.

Смена власти вопреки ожиданиям не принесла мира и покоя. По-прежнему баронские кланы интриговали против центральной власти, только на сей раз прикрываясь именем Йорков и прикалывая на шляпы белые розы. Положение усугубили сильные ранние морозы, которые с первых чисел декабря обрушились на истерзанную землю.

Именно в это время, в начале зимы, Уорвику сообщили, что в Вестминстерском аббатстве королева Элизабет разрешилась от бремени крепким младенцем мужского пола. Уорвик помрачнел. Хотя он и сделал все возможное, чтобы развенчать Эдуарда и доказать ничтожность его притязаний на корону, все же этот младенец – новый побег на дереве Йорков, придавал вес их династическим устремлениям, суля роду продолжение. В то же время его дочь Анна все еще медлила, не спешила обрадовать отца надеждой на продление рода Ланкастеров. Наоборот, письма ее были короткими и неопределенными. Уорвик достаточно хорошо знал свою дочь, чтобы по этим письмам понять, что она несчастна. Несчастна? Сущая ерунда. Он сделал ее принцессой, наследницей трона, ее муж – одна из лучших партий в Европе! Он хорош собой, молод, правда, звезд с неба не хватает, но ведь он Ланкастер и его ждет корона.

При мысли о Ланкастерах у Ричарда Невиля портилось настроение. Что ни говори, но даже самый захудалый из Йорков стоит всей этой царственной семейки. Тот же горбун Дик, при всем его коварстве и извращенности, был подлинным властелином, в чем Уорвик убедился, просматривая его архив и поражаясь его государственному уму и осмотрительности. Но Ланкастеры!..

Уорвик с пренебрежением размышлял о короле Генрихе. Ничтожество! Годен лишь на то, чтобы часами сидеть в оцепенении или изводить себя нескончаемыми молитвами. Народ говорит о нем – добрый король Генрих… Доброта же эта заключается лишь в слабой улыбке, в тихом голосе да в огромных милостынях, раздаваемых всякому сброду. Однажды, когда Уорвик завел с ним речь об этом, король поднял на него затуманенные серые глаза и тихо, но твердо проговорил:

– Друг мой! Я раздаю лишь те деньги, которые парламент выделил на мое содержание. Но, Господь свидетель, мне почти ничего не нужно. А эти бедняги… Милорд, в стране голод, и кто же, если не король, проявит сострадание к ним?

Уорвик промолчал. Доказывать что-либо было бесполезно. Но уж лучше бы король занимался своими итонскими школами, продолжая их строительство и давая таким образом заработок бродягам, которых голод гнал в города. А подобная щедрость идет им лишь во вред. Уорвик неоднократно видел, как к королевской руке прорывались только самые крепкие из оборванцев, отталкивая слабых и больных, а некоторые по несколько раз припадали к стопам государя, ослепленного порывом милосердия. Монеты попадали в лапы здоровенных детин, которые вполне могли бы работать каменщиками или грузчиками в порту либо вступить в армию, которую Уорвик как раз настойчиво пополнял.

Сын Генриха тоже как будто не от мира сего. Людовик Валуа выделил ему огромные суммы, чтобы он поскорее собрал войско и выступил на подмогу тестю, а он в своих письмах сообщает то о покупке соболей на шубу, то о миланских соколах для охоты, то о новой борзой. Черт бы его побрал, так он промотает все подчистую! Людовик Французский – известный скупердяй и вряд ли согласится добавить еще хоть су. Англии же именно сейчас нужна помощь! Неужели мать Эдуарда не может вправить ему мозги?

При мысли о Маргарите Анжуйской на душе у Ричарда Невиля становилось совсем скверно. Куда больше, чем голод и неурядицы в стране, его беспокоило поведение королевы Алой Розы. Разумеется, он всегда знал, что, несмотря на их политический и родственный союз, они по-прежнему остаются врагами. Не только кровавое прошлое разделяло их, не только унижения и обиды, коим не было числа. Все упиралось в то, что и Ричард Невиль, и Маргарита Анжуйская неутолимо жаждали власти, и ни тот, ни другая ни за какие блага в мире не уступили бы сопернику. И если прежде, когда они оба были изгоями, Уорвик надеялся, что, добыв мечом власть, поднимется выше королевы, то теперь он отчетливо понимал – королева Алой Розы скорее погубит все дело, чем уступит ему хоть в малом.

– Анжуйская сука! – скрежетал зубами Уорвик всякий раз, когда в ответ на его очередной призыв поспешить в Англию, получал холодное учтивое письмо, в котором Маргарита, ссылаясь на любые причины, от плохой погоды и неспокойного моря до незначительного недомогания или рождественских празднеств, всячески оттягивала свой отъезд с континента.