Корона желаний - [55]

– Она! – указала я.

Яростный рев пронесся по пещере, сотрясая сталактиты. Была ли то боль от ранения или разочарование проигравшего, не знаю. Туман поднимался так быстро, что уже каждый дюйм поверхности стал скользким от воды. Яд дымился и клубился над сандалиями, покрывая их черной копотью. Легкие горели, и я подавилась кашлем.

– Беги! – закричала Викраму и сама прыгнула на скользкий лист стекла, едва удержав равновесие, когда он резко накренился.

Я перескочила на другой осколок, такой маленький, что я едва на нем умещалась. Стекло под ногами угрожающе затрещало, но я оказалась проворнее. Так и прыгала с осколка на осколок и почти добралась до твердой земли, когда позади раздался крик.

Обернувшись, я увидела неподалеку Викрама. Он еле стоял на дрожащих ногах, размахивая руками и явно намереваясь упасть. Без раздумий я протянула руку и всем своим весом дернула его к берегу. Викрам упал, ударившись о стену.

Я прыгнула следом, но распустившиеся тесемки шальвар-камиза зацепились за острый край, и меня повело в сторону. Я поскользнулась. Викрам успел меня подхватить и вытащить на землю, но небольшая волна все же хлестнула по ноге.

Я закричала. От боли перед глазами заплясали пятна. Яд впился в меня зубами сквозь шелк шаровар, и на лодыжке расцвел мучительно пульсирующий огненный узор.

Я рухнула на Викрама, и он поволок меня к лестнице, обхватив за талию. Я моргала. Пыталась перебирать ногами, идти сама. Но без толку.

Змеиный король хлестнул по воздуху хвостом, однако путь нам не преградил. Теперь рядом с ним, уткнувшись лицом в широкую грудь, сидела та, что оказалась настоящей женой. Я вглядывалась в ее черты, пытаясь побороть сотрясающую тело дрожь.

Викрам втащил меня на первую ступеньку. Он что-то бормотал, но я не слушала, всецело сосредоточившись на Капиле. Сломленная, раздавленная горем, она рыдала в объятиях Змеиного короля.

– Зачем вы так? – Она посмотрела на нас. – Почему просто не поверили?

Мы молчали. А что ту скажешь? Викрам поморщился и, отвернувшись, не то повел, не то поволок меня вверх по лестнице. Боль прожигала мысли насквозь, но даже сквозь этот туман я видела заплаканное лицо Капилы и руку Змеиного короля, что нежно смахивала с ее лба пряди волос.

Они любили друг друга.

Меня снедали угрызения совести. А может, так действовал яд – ногу я уже совсем не ощущала.

Мы победили. Могли уйти. И если за свободу придется заплатить чувством вины… что ж, похоже, я уже так пресытилась эмоциями, что новой даже не замечу.

Я моргнула, и перед глазами вновь предстало искаженное болью лицо Капилы.

Неправда.

Чувство вины нарастало. Так всегда: оно строит и строит, возводя в сердце башни и лестницы, пока человек не вместит в себе целый город безнадеги. Моя вина уже затмевала вселенную.

Викрам что-то шептал, но голос его доносился с тысячи концов. Когда я в очередной раз споткнулась, он подхватил меня на руки, и я не воспротивилась.

Едва мы добрались до вершины лестницы, Змеиный король протянул вверх синий флакон.

– Теперь вы знаете правду, – хрипло произнес он. – Но знайте и другое. Каувери может изгнать или пленить меня – это ничего не изменит. Передайте ей, что раз она так переживает за сестру, то вряд ли порадуется, когда Капила зачахнет на ее глазах.

Я никак не могла сфокусировать взгляд. Стискивала челюсти, напрягала разум. Я пришла в Алаку, чтобы избавиться от угрызений совести, а не обзавестись новыми. Да, я выскажу Каувери все, что думаю, даже если тем самым лишусь шанса выбраться. Я заглажу вину.

– Гаури? – будто издалека позвал Викрам. – Гаури!

Я пыталась сосредоточиться на нем, вытолкнуть слова изо рта, но боль начала разъедать кости. Со всех сторон вдруг хлынула тьма, сгущаясь, пока не поглотила меня целиком.

27 Ломаная песня Викрам

Стоило давно понять, что ничего не происходит без причины. В ашраме Викрам заставлял себя бегать так быстро, как только мог. Ученики шутили, мол, ему помогает спрятанная в сандалиях пригоршня молний, и он думал, будто выжимает из себя все соки, чтобы доказать это. Викрам ошибался.

Все эти тренировки готовили его к сегодняшнему дню.

Пока он бежал, голова Гаури билась о его грудь. Она казалась такой легкой, словно само ее существо уже потихоньку ускользало прочь. Нежные губы посинели, и сердце Викрама болезненно сжалось. «Только не снова, – думал он. Требовал. Молил. – Только не снова».

Синий флакон с ядом Змеиного короля в руке с тем же успехом мог быть букетом синих цветов. И бледные губы Гаури – губами кое-кого другого… Викрам моргнул, и вдруг почудилось, что ему семь и он опять на краю скалы. А внизу, на дне, переломанное тело матери. Весь день и всю ночь он уговаривал ее проснуться. А потом лишь сидел, прижав колени к груди и не в силах говорить, потому что каждое слово в его горле превращалось в отчаянный крик. Викрам вспомнил волосы матери, веером разметавшиеся по камням. Вспомнил белых насекомых, что копошились в ранах на ее руках. И странно изогнутую шею, и обращенное к свету лицу, как будто она просто наслаждалась солнцем. Вот только губы были разодранные и синие.

Викрам ненавидел страх. Ненавидел его зубы, что впивались в нутро и лишали такой удобной, уютной слепоты. Они вытаскивали на поверхность все самое сокровенное из глубин сердца. Однажды Викрам уже стоял у обрыва и созерцал этот страх. Страх остаться в одиночестве. Тогда материнская любовь была для него неугасимым светом, нитью, что вела его на протяжении всей жизни… а потом оборвалась, бросив в кромешной тьме и вынудив, словно слепца, на ощупь искать очертания своего будущего. Теперь, когда он прижимал к груди бесчувственное тело Гаури, тот же страх прояснил взор. Викрам видел ее. Только ее. Глупо было говорить, мол, он не может ее потерять. Гаури никогда ему не принадлежала. Она не вещь, на которую можно заявить права. Но с ее появлением жизнь Викрама вновь наполнилась светом, и лишиться ее – значило погрузиться во мрак, из которого он уже никогда не выберется.