Корона из перьев - [7]

«В наше время люди не так сильны, чтобы вынести такие строгости»,– ответил рабби после некоторого колебания.

«Если у них хватает сил грешить, они должны им для искупления».

«Святой рабби,– сказала Акша,– не давайте мне послаблений. Пусть рабби назначит мне суровое наказание».

«Что правильно – я уже сказал».

Все хранили молчание. Затем Акша сказала: «Цемах, подай мне мой узел». Цемах принес его к столу и Акша вытащила из него мешочек. Слышно было, как все вздохнули, когда вытряхнула украшения с драгоценными камнями– жемчуга, бриллианты, рубины. «Рабби, это мои драгоценности, – сказала Акша,– я не заслуживаю владеть ими. Пусть paбби; распорядится ими по своему желанию».

«Это твое или помещика?»

«Мое, рабби, наследство от моей бабушки».

«Написано, что самое щедрое пожертвование не должно превышать одной пятой».

Цемах покачал головой. «И снова я не согласен. Она опозорила свою бабушку в раю. Ей нельзя позволить владеть драгоценностями, принадлежавшими бабушке».

Рабби погладил бороду. «Если ты все знаешь лучше меня, становись раввином». Он встал со стула, потом снова сел.

«Как вы собираетесь кормить себя?»

«Я стану водоносом»,– сказал Цемах.

«Рабби, я могу месить тесто и стирать белье»,– сказала Акша.

«Хорошо, делайте то, что вы выбрали Я верю в милость Закона, а не в его суровость».

Среди ночи Акша открыла глаза. Муж и жена жили в хибарке с грязным полом недалеко от кладбища. Дни напролет Цемах таскал воду. Акша стирала белье. Кроме суббот и праздников оба постились ежедневно и ели только по вечерам. Акша насыпала себе в ботинки песок и мелкие камни и носила грубошерстную рубашку прямо на голом теле. По ночам они спали врозь: он на топчане у окна, она на соломенном тюфяке возле печки. На веревке, протянутой от стены к стене, висели саваны, которые она сама приготовила для них обоих.

Они были женаты уже три года, но Цемах все еще не касался ее. Он признался, что также повинен в грехе. Когда он был женат, он все равно вожделел Акшу, а не жену. Он изливал свое семя, как Онан. Он страстно требовал за это отмщения, поносил Всемогущего и направлял весь свой гнев на жен, одна из которых умерла. Можно ли более погрязнуть в грехе.

Хотя их хибарка была неподалеку от леса, и дрова им ничего не стоили, Цемах не позволял топить печь по ночам. Они спали в одежде, укрывшись мешками и рогожей. Жители Холишица утверждали, что Цемах не в своем уме; рабби вызывал мужа и жену к себе и объяснял, что так себя истязать, так же жестоко как истязать других. Но Цемах процитировал из «Начала Премудрости»: покаяние без умерщвления не имеет смысла.

Акша исповедовалась каждую ночь перед сном и все равно ее сны были нечисты. Сатана приходил к ней в обличьи бабушки и соблазнял рассказами об ослепительных городах балах, пылких дворянах, страстных женщинах. Дедушка ее снова молчал.

В снах Акши бабушка была молода и красива. Она пела непристойные песни, пила вино, танцевала с нечестивцами. Иногда она приводила Акшу к храму, где священники пели, а идолопоклонники преклоняли колени перед золотыми статуями. Обнаженные куртизанки пили вино из рогов и предавали себя на разврат.

Как-то ночью Акше приснилось, что она стоит голая в круглой яме. Вокруг нее танцуют карлики. Они поют скабрезные слова на мотив погребальных песен. Слышались завыванья труб и грохот барабанов. Когда она проснулась, черное пение все еще раздавалось в ее ушах. «Я навечно погибла»,– сказала она себе.

Цемах тоже проснулся. Какое-то время он смотрел в одно из окон, которое еще не забил досками. Затем сказал: «Акша, ты проснулась. Новый снег выпал».

Акша очень хорошо знала, что он имел в виду. Она сказала: «У меня нет сил».

«У тебя были силы предаваться грехам».

«У меня ломят и болят кости».

«Скажи это Ангелу Мщения».

Снег и луна в ночи бросали ослепительно яркий свет в комнату. Цемах отрастил себе длинные волосы, как средневековый аскет. Борода у него была в беспорядке и глаза сверкали во тьме. Акша никогда не могла понять, как у него хватало сил целыми днями таскать воду, а потом читать заполночь. Он едва прикасался к ужину. Чтобы не получать удовольствия от пищи, он глотал хлеб не разжевывая, пересаливал и переперчивал суп, который она ему готовила. Акша сама была крайне истощена. Она часто смотрела на свое отражение в лохани и видела худое лицо, провалившиеся щеки, нездоровую бледность. Она часто кашляла и сплевывала мокроту с кровью. Сейчас она сказала: «Прости меня, Цемах. Я не могу подняться».

«Вставай, прелюбодейка. Это, может быть, твоя последняя ночь».

«Я бы хотела этого».

«Исповедайся! Расскажи всю правду».

«Я рассказала тебе все».

«Наслаждалась ли ты развратом?»

«Нет, Цемах, нет».

«Прошлый раз ты говорила, что да».

Акша долго молчала.

«Очень редко. Может, на одну секунду».

«И ты забывала Бога?»

«Не совсем».

«Ты знала Божий Закон, но ты сознательно отказалась от него».

«Я полагала, что истина с язычниками»

«Все потому, что сатана сплел тебе корону из перьев?»

«Я думала, что это чудо».

«Шлюха, не оправдывай себя».

«Я не оправдываю себя. У него был голос моей бабушки».

«Почему ты слушала свою бабушку, а не дедушку?»