Королевское чудовище - [50]

Да, она обещала королю, что подумает о пленнике, но на самом деле этого не требовалось. Файер знала себя. Ей пришлось потратить довольно много сил, выясняя подробности передвижений Нэша, чтобы уметь избегать его, и еще больше — чтобы отражать от себя внимание людей при дворе. В основном она чувствовала любопытство, еще — восхищение. Порой — враждебность (в основном от слуг). Ей подумалось, что у слуг должны были сохраниться отчетливые воспоминания о крутом нраве Кансрела. Был ли он с ними более жесток?

Иногда люди ходили за ней — мужчины и женщины, слуги и придворные, на расстоянии и, как правило, без определенного злого умысла. Некоторые пытались заговорить с ней, позвать. Однажды к ней подошла седая женщина.

— Леди Файер, вы словно нежный цветок, — сказала она и обняла бы ее, если бы Мила не удержала.

Файер мучилась тяжестью в животе и болезненными судорогами, чувствительная кожа горела, и последнее, чем она назвала бы себя в тот момент, это «нежный цветок». Она все не могла решить, отвесить женщине оплеуху или с рыданиями упасть в ее объятия, но тут в сеточный экран над головой заскреблась огромная птица-чудовище, и женщина, посмотрев наверх, протянула к ней руки, так же зачарованная хищником, как только что — Файер.

От других придворных дам до Файер доносились зависть и досада, а еще ревность из-за сердца короля, который даже издали вставал перед ней на дыбы, словно жеребец за оградой, и мало заботился о том, чтобы скрыть свое отчаянное помешательство. Встречаясь взглядами с этими женщинами, у которых были перья птиц-чудовищ в волосах или туфли из кожи рептилий-чудовищ, она опускала глаза и проходила мимо. Обедала Файер у себя в покоях: ее смущали царящая при дворе требовательная городская мода и ощущение, что ей ни за что не влиться в это общество. К тому же так можно было не встречаться с королем.

Однажды, проходя по белокаменному двору, Файер стала свидетельницей захватывающего сражения между кучкой малышей, с одной стороны, и дочкой принца Гарана, которой помогал её щенок, с другой. Было ясно как день, что драку затеяла именно девочка, а из того, какие страсти кипели в умах дерущихся, Файер почувствовала, что причиной раздора, возможно, оказалась она сама. «Прекратите, — приказала она мысленно детям через весь двор, — сейчас же». В ту же секунду все, кроме дочери Гарана, замерли, обернулись с округлившимися глазами, а потом, визжа, убежали во дворец.

Файер послала Нила за целителем, а сама вместе с остальными стражами бросилась к девочке, у которой уже опухло лицо, а из носа лилась кровь.

— Дитя, — спросила Файер, — как ты?

Но девочка была поглощена спором со щенком, который все не прекращал прыгать, тявкать и вырываться из ее рук, держащих его за ошейник.

— Пятныш, — сказала она, наклоняясь к нему, с трудом говоря из-за крови, — лежать. Лежать, говорю тебе! Перестань! Ох, скалы! — воскликнула она, когда Пятныш, подпрыгнув, попал ей по окровавленному лицу.

Файер схватилась за разум щенка и успокоила его.

— Ну, наконец-то, — страдальчески вздохнула девочка и уселась прямо на мраморный пол рядом с Пятнышом, потом ощупала щеки и нос на предмет повреждений и, поморщившись, убрала с лица слипшиеся волосы. — Папа расстроится.

Как и раньше, девочка довольно удачно — на удивление удачно — закрывала разум от Файер, но та поняла ее чувства достаточно хорошо, чтобы высказать догадку.

— Потому что ты стала меня защищать?

— Нет, потому что забыла, что нужно прикрываться левой рукой. Он мне все время напоминает. Кажется, нос сломан. Он меня накажет.

Едва ли Гарана можно было назвать олицетворением доброты, но все же Файер представить себе не могла, чтобы он наказывал ребенка за проигрыш в драке по крайней мере с восемью противниками.

— Потому что тебе сломали нос? Конечно, нет.

— Нет, — печально вздохнула девочка, — потому что я затеяла драку. Он мне запретил. И потому что не пошла на уроки. Мне сейчас надо быть на уроках.

— Ну что ж, дитя, — Файер едва поборола улыбку. — Мы уже послали за целителем.

— Просто этих уроков так много, — продолжала девочка, пропустив замечание о целителе мимо ушей. — Если бы папа не был принцем, их бы столько не было. Верховая езда мне нравится, но история просто убивает. И он не разрешает мне ездить на его лошадях, вообще никогда. Мне можно только давать им имена, а ездить нельзя, и теперь дядя Гаран расскажет ему, что я прогуляла уроки, и папа так никогда и не позволит. А вам папа разрешает ездить на своих лошадях? — Девочка задала вопрос таким трагическим тоном, будто ожидала получить какой-то ужасный ответ.

Но Файер не могла ответить, потому что у нее отвисла челюсть, а мозг был занят тем, что пытался собрать в одно целое кусочки того, что, как ей показалось, она уже поняла. Девочка с темными глазами и волосами, с разбитым лицом, дядя Гаран и отец-принц, да еще необычайная способность закрывать разум.

— Я всегда езжу только на своей собственной лошади, — наконец выдавила она из себя.

— Вы видели его лошадей? У него их куча! Он обожает лошадей.

— Кажется, я видела только одну, — проговорила Файер, по-прежнему отказываясь верить и наспех производя расчеты во внезапно неповоротливом уме.