Королевский понт - [9]

Атлантийская делегация во главе с Дариной, неспешно дрейфовала, точно катер с выключенным мотором, от одной группы гостей мероприятия к другой; произнося, как ей полагалось, ничего не значащие фразы о важности мира во всем мире, Тати бросала лёгкие, будто бы праздные взгляды по сторонам, пока, наконец, удача не улыбнулась ей.

…Он стоял в обществе теперь уже двух пронзительно ярких брюнеток и осторожно держал за хрупкую прохладную ножку бокал с минеральной водой, иногда поднося его к губам, не столько, вероятно, для утоления жажды, сколько ради самого движения, изумительно грациозного – в одной руке у него был бокал, а другой он бережно придерживал лёгкую ткань, откинутую с лица. Брюнетки пили шампанское.

– А это кто? – спросила Тати у Дарины, умело замаскировав свой интерес за легковесностью тона.

– Знатные госпожи. Они состоят в совиет директоров «ОйлРемайнс», самый болшой на сегодняшний день нефть добывающий компания мира, – почтительным шепотом сообщила переводчица, – они словно небожители здесь, ни у кого больше нет такой капитал, это особый каста, нельзя даже приветствовать они, если не располагаешь два-три свободный миллион золотых тиар…

Тати не слишком поняла последнюю фразу Дарины, но решила не заострять внимание.

– И мальчик?

– Кузьма шай Асурджанбэй, в народе его называть «нефтяной принц», он сын для госпожа Зарина, она стоять сюда ближе, и жених для госпожа Селия, она стоять с ним рядом, – Дарина покосилась на Тати почти испуганно. – Нет, ты не гляди так сильно в та сторона! Они может заметить.

– Разве ты не представишь им нашу делегацию? – Тати откровенно недоумевала.

По лицу Дарины проскользнуло сильное изумление, словно ей предложили взлететь, махая руками; справившись с собой, она внимательно посмотрела на Тати и извиняющимся тоном произнесла:

– Это нет. Совсем невозможно! Их общество не все могут претендовать, мы здесь все понимать, наш менталитет, нам кажется такой простой вещь, госпожа Тати, но я не знаю, как объяснить человекам из ваша страна, это примерно как они боги, а мы смертные, понимаешь?..

Майора Казарову не слишком устроило объяснение Дарины, хотя, разумеется, она знала, что в высшем обществе действительно существуют различные ступени, и подняться можно только до некоторого предела, строго определённого родовитостью и достатком, но впервые она столкнулась с этим так резко и обидно – осознание того, что прекрасный юноша в кремовой накидке обречён навсегда остаться для неё лишь неосязаемой грёзой, акварельно расплывчатой в неверном зеркале памяти, оказалось горше неожиданной пощёчины. Тати не могла вынести тяжести этого незаслуженного, непонятно по какому праву вынесенного приговора.

Внутри у неё что-то дрогнуло в этот момент, и если прежде решающее значение для неё имело мнение людей, от которых может зависеть её будущность, то теперь этот отлаженный механизм мелкого тщеславия cломался, внезапно выпустив на волю истинную гордость личности, сознающей свою самостоятельную ценность, изначальную, отдельную от всего привнесённого обществом, и вместе с тем сознающей ценность других, каждого в отдельности, и потому сознающей равенство себя с ними. Но сейчас это мудрое, в общем-то, измышление о ценности личности как таковой сыграло с Тати злую шутку, ибо оказалось неуместным среди закостенелых ценностей света, давно отвыкшего мыслить категориями гуманизма, и взвешивающего всё на универсальных весах благосостояния.

Дарина тем временем ненавязчиво увлекала делегацию в другую часть залы, и Тати, покоряясь воле обстоятельств, внешне оставалась совершенно спокойной, она продолжала шутить и смеяться, но внутри у неё неудержимо разгорался самый настоящий пожар, его можно было бы притушить, наверное, если бы Дарина своим преувеличенным почтением так резко не провела границу между ними и Кузьмой шай Асурджанбэй, но это случилось, и давнее подспудное желание Тати царить или хотя бы дотянуться до чего-то, достойного царей, воплотилось вдруг в новой страсти. «Я докажу всем, что никакие они не боги; а если даже и боги, то что мешает мне занять своё законное место среди них?»

Дарина с гордостью представляла майора Казарову своим светским знакомым, а те, напоказ или подлинно польщённые, в свою очередь предлагали ей тонкие запястья своих застенчивых высокородных сыновей с замотанными лицами для томных струящихся танцев. Тати же с неугасающей внимательной улыбкой расточала этим юношам афористичные комплименты, вела их танцевать, услужливо приносила им минеральную воду, шампанское, фрукты, и, умело пользуясь своими перемещениями по бальной зале, искала глазами и иногда находила Кузьму шай Асурджанбэй, который стоял, как и прежде, в обществе двух своих грозных брюнеток, словно под стражей, стоял, неизменно красиво держа осанку и сверкающий бокал в нежной руке, высунувшейся робко, как пленительно-зрелый плод из густой листвы из широкого цветастого рукава рубахи.

Тати Казарова заметила, что Кузьма в продолжение вечера несколько раз на неё взглянул, ощутив, видимо, её интерес, но взглянул как-то нерешительно, боязливо, совершенно несоответственно своему высокому положению – эти быстрые и осторожные приливы внимания юноши, готовые в любой момент отхлынуть, прикоснулись к ней, словно тёплая морская вода к прибрежному камню – она как будто почувствовала одобрение своим притязаниям во встречных взглядах Кузьмы и ещё больше осмелела. Но выработанное с детства светское чутьё подсказывало ей, что какие-либо решительные действия сейчас неприемлемы – пригласить юного шай Асурджанбэй танцевать – это скандал, он не поведёт ни к чему, кроме презрительных смешков в спину и бесповоротного падения в глазах публики – один раз подпрыгнуть, дёрнуть бога за бороду и убежать – совсем не то, что подняться на недостижимую высоту и встать рядом с ним. Нужно затаиться, терпеливо ждать, пока интерес Кузьмы не перерастёт из простого любопытства в нечто большее – и тогда уже он сам сбросит ей со своей неприступной башни тоненькую лесенку – пришлёт записку, сладко пахнущую эфирным маслом, кокетливо засмеётся через плечо проходя мимо, как бы давая знать, что дальнейшие ухаживания приветствуются…