Королевский понт - [12]

Тати медлила, её смущала мысль, что брюнетки могут счесть упавший платок недостойным поводом их беспокоить и заподозрить неладное.

«В конце концов, это элементарная вежливость – поднять оброненную кем-то вещь, внеклассовая и внесословная» – ободрила себя она и, крепко сжимая в руке нежнейший вышитый лоскуток, решительно направилась к приостановившимся возле декоративного фонтанчика людям. Дама, стоявшая по правую руку от Кузьмы, чутко оглянулась, когда Тати подошла настолько близко, что её намерение вступить в личный контакт стало очевидным. Она взглянула на Тати, как той показалось, с пренебрежительным удивлением.

– Добрый вечер, извините, вы обронили, – сказала, протягивая платок, майор Казарова, внешне очень спокойная и подчёркнуто вежливая; внутри же у неё, едва она заговорила, как будто воссияла холодная белая звезда, и вся она – от сердца до кончиков пальцев – стала лучами этой звезды…

– Спасибо, – сухо поблагодарила Зарина шай Асурджанбэй, смерив Тати подозрительным взглядом; её горделивая осанка, надменный маслянистый блеск глаз, красивая тёмная родинка с волоском возле верхней губы – всё это будто бы говорило: «и разве стоило тревожить нас из-за такого пустяка?..»

Но Тати это почти не волновало. Ей удалось ухватить цепким взглядом новый облик Кузьмы, как ей показалось, ещё более пленительный, чем тот, что она помнила – он был в серебристых шароварах, в белой, тонко вышитой серебром, рубахе, накидка на этот раз оказалась бледно-дымчатая и чуть менее плотная, чем в первый раз… Тати алчно пыталась угадать под нею очертания губ, а Кузьма – она готова была поклясться, что ей не почудилось – тоже взглянул на неё, и чёрные хризантемы его глаз будто бы чуть сильнее раскрылись, словно он хотел сообщить что-то едва уловимым движением ресниц.

«Он бросил платок намеренно!» – подумала Тати, торжествуя.

Со сдержанным достоинством она раскланялась с Зариной, а затем отправилась к себе на первый этаж. Спускаясь по широкой лестнице, застеленной тёмно-бордовым ковром, она резко остановилась, тут только осознав, что само её появление в королевском вестибюле могло вызвать подозрение – ведь для зрителей партера имеются свои фойе, свой буфет и свои туалетные комнаты. Возможно, именно поэтому Зарина встретила её тактичный, казалось бы, жест столь неприветливо…

…Это всё уже не имело значения. Тати была теперь почти уверена, что юный Кузьма заметил её внимание, и даже осмелилась предположить, что оно было ему в какой-то степени приятно.

«На некоторое время надо затаиться, – говорила она себе, – сейчас нельзя маячить у них на глазах…» – Но на свете нет ничего более нетерпеливого, чем страсть, Тати хотелось каждую минуту видеть юношу, ходить за ним, выглядывать за мягким колыханием накидки акварельность его кожи – ещё никогда за свои тридцать лет майор Казарова не была настолько одержима существом противоположного пола – и она не могла объяснить себе, отчего так случилось на этот раз – виной тому накидка, создавшая интригу, романтический флёр или просто пришло её время – бес в ребро, как говорят в народе – влюбиться безрассудно, отдаться совершенно безумному наваждению, в бурливом потоке которого теряешь собственную душу?.. И только мудрый древний инстинкт хищника удерживал Тати, подсказывая ей, что непрерывно гнать жертву нельзя – лишь изнуришь силы и окончательно отпугнёшь её – она прекратила преследование.

Что касается самого Кузьмы, то поведение неизвестной молодой блондинки очень сильно его интриговало. Он привык к тому, что высокое положение в обществе превращает его в глазах подавляющего большинства женщин в объект абсолютно и безусловно недосягаемый и потому совершенно неинтересный. На него попросту боялись смотреть. Отводили глаза, если он начинал смотреть первый. Конечно, у Кузьмы есть Селия, но ведь это не должно означать, что другие девушки не имеют права придержать ему дверь, пригласить на танец или подать упавшую перчатку? Ведь это приятно, чувствовать себя привлекательным, желанным…

Тати Казарова оказалась первой, кто осмелился открыто продемонстрировать свой интерес к Кузьме, и это взволновало его. Юноша много думал о том, как дать понять этой симпатичной незнакомке, что её внимание вызывает у него интерес. Окружающая роскошь почему-то наводила на него только тоску, Кузьма скучал, в его жизни так мало было разнообразия, ярких событий и вообще чувств, что он решился бросить платок… В театре. На глазах у всех.

Какая же досада охватила юношу, когда Тати протянула поднятый платок не ему, а его матери! Он испугался, что она не поняла его тонкого намека… Он попытался выразительно взглянуть на молодую женщину… Он боялся выдать себя Селии и матери, он трепетал от волнения, это было рискованно, это было любопытно, это было романтично… Как же он радовался этой маленькой игрушке, которую невзначай подарила ему жизнь! И каким же несчастным он почувствовал себя от того, что после этого случая белокурая поклонница вдруг исчезла… Как сквозь землю провалилась.

Больше всего на свете Кузьме хотелось приключений. Он часто сидел в парке на изогнутой ветке дерева и мечтал. О неожиданных, возможно, опасных поворотах судьбы, о рискованных авантюрах, о дальних странствиях, и, конечно, о чувствах, столь сильных, что им невозможно противостоять… Ничего из этого пока не было ему доступно, разве только непреодолимая нелюбовь, почти ненависть, к его будущей “матери-ошо”, Селии шай Сунлугур, к которой на виду у всех Кузьме надлежало демонстрировать почтение, которая контролировала и оплачивала все его занятия и развлечения, выбирала по своему усмотрению для него музыку, фильмы, книги, и с которой он имел возможность говорить каждый день не более двадцати минут, потому что она постоянно бывала занята важными делами…