Королевский краб - [76]

Вася нехотя подчинился, стал бормотать и в то же время оглядывать ловцов: кого брать с собой. А бормотал он вот что:

— Волна так себе. Сильнее будет, сама смоет крабца с носа. Так что займемся мартышкиным трудом.

И это не хуже Батаева понимал Карпович, но приказа не отменил. Он принял компромиссное решение. Он думал, пусть пока разгружают нос, а трюм успеют, не горит еще. И что-что, а сети он велит бросать за борт в последнюю очередь. Крабов жалко, но их можно еще поймать, а сетей больше не дадут, придется работать с теми, которые останутся. Их и так с каждым днем остается все меньше и меньше. Одни приходят в негодность, рвутся, других лишились по нужде, как сегодня лишились семидесяти сетей, когда не разобрали пересыпку с японскими и пришлось резать твайну. У Карповича однажды была просто дурацкая путина. На той путине как нарочно ледяные поля сбивали его вешки и в конце концов у него осталось меньше половины сетей. А тут хорошо пошел краб — и хоть плачь! Карпович плакать не стал, а поступил так, как поступили бы многие другие старшины, но делать было нечего. Все знали, откуда у Карповича через неделю появился почти полный набор сетей, и не обижались. Во-первых, Карпович производил заимствование очень умно, и никто его за этим делом не застал. Во-вторых, он имел совесть и более десяти — двадцати сетей с каждого порядка не отрезал. Обычно экипажи ботов получают сети сразу, в начале путины, и, пометив их, каждый по-своему, обычно краской, работают ими весь сезон. У одних низ сети покрашен, у других — верх, а кто твайну масляной кистью измусолит, и повторений не бывает, во всяком случае на одной флотилии. Это позволяет различать не только по вешкам, где сети того или иного экипажа, исключает обезличку и прямое воровство. Но Карпович в ту путину, понятное дело, пошел по пути, который бывает не от хорошей жизни. Все краболовы это знают, поэтому беззлобно посмеивались над бортовиком Карповича, когда он грузил на траулер-постановщик свои разноцветные сети. Среди них попадались даже иностранные.

— Вовочка, ты случайно не наш биток на строп погрузил?

— Пошли вы, — с тоской огрызался бортовик, — у меня твайна по концам нашим синим цветом крашена.

— А низ дели, как у нас! Кучеряво живет «семерка»!

Но при Карповиче таких разговоров обычно не вели. Грубые, иногда жестокие краболовы щадили самолюбие старшины, попавшего в беду не по своей воле. Такое с каждым может случиться, понимать надо…

Из сетей на минуту приподнялся Олег и, увидев, что Батаев и двое других швыряют за борт увесистых крабов, спросил:

— Что, с базы велели?

Старшина промолчал, он держал румпель и внимательно следил за ловцами на носу. Хлопцев там заливало с ног до головы гудящими потоками воды, когда бот, очутившись в ложбине между волнами, врезался носом в очередную волну и начинал медленно, упрямо взбираться наверх, где ветер рвал в клочья пену. Старшина знал, что там опаснее, чем на корме или у рубки. Может кто-то поскользнуться на раздавленной лапе краба, и подтолкнет его еще полтонны воды — и быть человеку за бортом. Тогда держись, мешкать нельзя. И Карпович знал, что он будет делать, случись такое: через несколько секунд вслед за кругом рванется стрелой линь — хватайся, бедолага, за веревку, и тебя быстро вытянут на борт друзья.

Нет, когда человек за бортом, медлить нельзя, нельзя считать ворон, иначе отойдет по инерции бот и придется его разворачивать, подставлять борта волнам, а это опасно. Лучше все делать в темпе, заученными движениями, без особых раздумий. Вот днями на плавбазе было происшествие, вечером упал за борт слесарь Мишка Лупатов. Очутился Мишка в воде, стал в отчаянии царапать высоченный стальной борт базы и кричать. Ему повезло, потому что он уже захлебывался и кричать сил не было, как проходивший мимо боцман не стал терять времени, схватил с палубы канат, закрепил один конец, скользнул вниз, зажал Мишку между ног и так держал его минут пятнадцать, до тех пор, пока не смайнали бот и не подошли к нему с «крестником».

Да и Олега на «семерке» тогда вытащили ловко, за какие-то три минуты. Парень не успел даже испугаться. Батаев только крикнул: «Человек за бортом!» — как старшина, работавший около стола, одним прыжком очутился на корме, и, оттолкнув Серегу, сорвал с румпеля спасательный круг, и тут же схватил вешку, протянул ее Олегу, который уже уцепился за брошенный ему круг. Дальше — раз, два, взяли! — вытянули дурака на палубу. С шутками вытащили…

— Жень, там крабца больше тонны, — с упреком сказал Олег. — Значит, шесть-семь ящиков консервов. Жалко!

— Не ной! — хмуро перебил его старшина.

— Так, Жень, а в ящике девяносто шесть баночек консервов. Вкусных… Жалко!

— Ну, — прохрипел Карпович и почувствовал, что ярость наполняет его, однако он сдержался и подумал, как там, в рубке, Василий Иванович проверил ли двигун, установил ли, отчего мелодия у мотора не та?

Олег же поглубже зарылся в сети. Ему было обидно. Карпович очень редко позволял себе кричать на ловцов. И вот теперь, печально думая, Олег пришел к нехитрому выводу, что Женьке тоже жалко крабца, а потому он не в себе. В то же время обида не покидала парня. Он вспомнил, что тут на боте он самый младший по возрасту, а работает он не хуже других, и это Карпович знает. Вспомнил он и утренний разговор с Серегой. Серега легкомысленно упрекнул его, что Олег редко помогает распутчикам сетей. И верно, на прошлой неделе было так — не вышел он на вешала помогать своим распутчикам, которые тогда замучились с сетями. Такие сети были грязные! Не вышел на вешала — и все по той причине, что упал в море и немного простудился. Знобило его всю ночь. Сосед Олега по каюте старшина Смилга готовил чай с малиной, поил парня.