Королевский краб - [43]

Подносчики битков разделись до пояса. Они решили загорать. Их примеру последовал и кладовщик Князев и неторопливо бегал вокруг своего станочка, наматывал на него бечеву. За ним с лаем носилась собачонка — сластена и всеобщая любимица. Прислонившись к конвейеру, дремал разомлевший мойщик палубы Игнатьевич. Вира-майна Федя и правый крабовар Максимкин увлеченно играли в очко. Их руки так и мелькали, раздавались возгласы:

— Мне хватит, себе!

— Перебор. Пятьдесят семь — шестьдесят в твою пользу.

Я прошел мимо них дальше на корму. На вешалах, ожидая боты, скучали женщины. Невдалеке от них я увидел Алку. Рядом с ней стояла Надя в своей уникальной пупырчатой курточке и внимательно слушала бригадиршу. Та что-то усердно ей доказывала.

На корме был один Серега. Из лазарета его еще не выписали, но в последние дни разрешили гулять но палубе. К сожалению, тяжелыми были для него эти прогулки. Из памяти многих еще не выветрился страшный день шторма, гибель старшины «семерки». Многие, поддавшись слухам, демонстративно не разговаривали с парнем, и он болезненно переживал это, стал сторониться людей и увлекся рыбалкой. Тут, на корме, никто ему не мешал, и он проводил на рыбалке многие часы.

Я подошел к Сереге и увидел, что с десяток железных ванночек были завалены крупной, до килограмма каждая, рыбой. Рыба была серебристая, с большой головой, похожая на судака. Она клевала жадно, часто попадалась на все три крючка Серегиной снасти. И азарт охватил парня. Лицо его порозовело. Он, снимая рыбу с крючков, радостно бормотал: «Вот попалась, которая кусалась!» — выщипывал из крабьих лап кусочки мяса, цеплял их на крючки и опускал уду за борт. И только груз с крючками касался морского дна, как леску начинало дергать. Серега выбирал момент и подсекал рыбу на один крючок, затем на второй и третий. Остальное было несложным…

Увидев меня, Серега сказал:

— А-а-а, это ты, привет! Видел, сколько я наловил, больше центнера! Клюет, собака, как бешеная, и названия ей не знаю. Первый раз такую вижу.

— Какой-то морской судак, — сказал я.

— А может, это проститетя, в общем, пристипома? Ну, как бы ее ни звали, ее столько, что всем на уху хватит. Скажи кандеям, пусть заберут, Я улов в общий котел жертвую.

Я подумал, что Сергей правильно решил отдать улов в общий котел. Быть может, это хоть немного смягчит сердца суровых краболовов. В сущности, он неплохой парень и практически не виноват в гибели Евгения. В тот день его дважды спасли. Первый раз Сергея смыла волна, он упал на палубу бота и запутался в сетях, которые потянули парня за борт. Сергей с отчаянием рвал нити, пытался освободиться, встать, но у него ничего не получалось. Его неумолимо тащило в воду и, наверное, стащило бы, но Олег успел схватить его за правую ногу, а там пришел на помощь Батаев. Вася успел перерезать предательские сети.

А второй раз Сергея спас Евгений. Себя не пожалел, но спас, и если во всем разобраться, старшина не мог поступить иначе. «Сам погибай, а товарища выручай» — это правило было сущностью Карповича, как, впрочем, и каждого жителя Дальнего Востока. Вспомним, например, подвиг Зиганшина, Поплавского… Я много раз бывая в Сибири и на Дальнем Востоке и видел, как приезжающие сюда рабочие быстро становятся особенными. Необъяснимым образом действует эта гигантская часть России на людей. Мы ее переделываем на свой лад, а она в свою очередь воспитывает нас, закаляет. На сибиряков и дальневосточников всегда можно положиться в трудную минуту.

— Иди к кандеям, — вновь попросил меня Серега, — пусть заберут рыбу!

Я подцепил за жабры одну рыбину и не спеша пошел мимо запасного винта, обогнул его и очутился около надстройки, где располагались каюты непосредственно экипажа «Никитина», красный уголок. За надстройкой высилась гигантская труба. Из нее вился голубовато-сизый дым. Работало, хотя и не на полную мощность, стальное сердце плавзавода. И тут я услышал сдавленный крик. Было похоже, что кто-то звал на помощь. Я обернулся, нет никого вокруг, прислушался. Тихо, лишь где-то далеко глухо плещется волна. Я решил, что мне почудился крик о помощи, и пошел дальше. Я был уже в районе левой крабоварки, около которой суетился, подготавливая ее к работе, сотоварищ Максимкина — тощий высокий парень по фамилии Катигроб. Он у меня спросил:

— Это ты давеча за трубой кричал?

— Нет.

— Тогда, значит, чайки. Умеют они так жалобно выть, что за душу хватает!

Только проговорил это Катигроб, как раздался голос с мостика:

— Че-ело-век за бортом! Команда двенадцатого, по местам, живо!

Мы с Катигробом бросились туда, откуда нам послышался крик о помощи. Мы выбежали на корму. Она была совершенно пустой. Там, где стоял Серега, прыгало несколько рыбин и валялась его шапка. Я подбежал к борту и глянул вниз. Голова Сергея то появлялась, то исчезала в волнах, и, странное, дело, она почему-то удалялась. Возникало впечатление, что парень изо всех сил старается отплыть дальше от плавзавода.

— Назад плыви, — закричал ему Катигроб. — Ты что, с ума сошел?!

Но Серега упрямо делал свое дело. Он отплывал от «Никитина» все дальше и дальше, не обращая внимания на спасательные круги, которые ему в изобилии бросали с плавзавода. Среди них я увидел нечто блескучее, похожее на шар с крыльями. Крылья часто-часто махали, били воду, разбрызгивая ее вокруг себя. Блескучий шар явно гнался за парнем и заливисто свистел, словно довоенный милиционер. Я все понял, когда по скиперу раздалось новое сообщение: