Королевский двор Франции в эпоху Возрождения - [23]
Таким образом, утвердившись на троне и создав прочные основы для своей политической, династической и организационной легитимности, Капетинги, начиная с XIII в., уже не нуждались в почетных, но бесполезных с точки зрения функционального наполнения, должностях, наследованных от Каролингов. Будучи фактически исключенными из системы куриального и публично-государственного управления, что происходило во многом целенаправленно, эти должности далеко не всегда упразднялись, оставаясь неким знаком древнего почета и отличия для отдельных лиц двора и королевства, но в большинстве случаев преобразовывались и получали новое реальное функциональное значение. Все они имели свое организационное продолжение в виде куриальных служб и подразделений, с прежними или новыми наименованиями, и получили новый импульс развития, когда корона вернула себе функции публично-правового характера в XIII столетии и соответственно реорганизовала двор. Первые Капетинги, в отличие от своих предшественников, по выражению М. Блока, «короли-чиновники», вынуждены были брать на себя или делегировать мелким клеркам своего окружения, зачастую духовного звания, регулярные или временные куриальные полномочия, но при этом всегда пресекали попытки превратить эти полномочия в наследственные с целью не допустить усиления какой-либо феодальной семьи при дворе, не исключая и своих родственников[160].
1.3. Трансформации двора и его служб при Людовике Святом
Употребление слова Palatium-Дворец постепенно исчезло из королевских актов и грамот в период крайней феодальной раздробленности во Франции XI–XIII вв., и это произошло гораздо раньше, чем были упразднены названия и должности главных каролингских палатинов, используемых короной в практических целях. Правда, в соседней Священной Римской империи, образовавшейся в X в., произошел обратный процесс: все старые наименования ключевых должностных персон двора Каролингов, согласно Видукинду Корвейскому, были восстановлены в пользу племенных герцогов, а позже, в XIV столетии, получили окончательное оформление и закрепление в имперском праве — Золотой булле 1356 г. императора Карла IV[161]. Семь самых влиятельных имперских князей — духовных и светских — были наделены почетными должностями (кравчего, камерария, сенешала, и т. д.), которые они исполняли на торжественных общеимперских мероприятиях — рейхстагах, коронациях, похоронах, трапезах, и др.[162]. Такое положение вещей в том или ином виде просуществовало вплоть до начала XIX в.
К середине XIII в. во Франции Palatium-Дворец в королевской документации окончательно был вытеснен выражением Cour le roi/Curia regis — двором короля, и Hôtel le roi — домом короля[163]. Н.А. Хачатурян хорошо показала, что первые Капетинги, укрепляя прежде всего династическую преемственность и авторитет королевской семьи на территории королевского домена, концентрируя судебную власть и используя третейские возможности, сделали королевскую сеньориальную курию-banale «средством государственного строительства, воплощая самую раннюю по времени в истории возникновения средневекового государства систему так называемого «дворцового правления»[164]. Двор, в буквальном смысле изначально служивший местом сбора вассалов, обязанных королю «давать совет и оказывать помощь — auxilium et consilium», по мере успехов короны в деле централизации Франции, стал выполнять функции публичного управления и делиться на все более специализированные службы: в начале XIII в. из курии выделился Королевский совет, готовивший предложения по финансовым и судебно-административным вопросам, в котором заседали главные должностные лица короны, а также принцы крови и иные приглашенные лица (consiliarii regis); в 1320 г. была учреждена самостоятельная Счетная палата, в 1345 г. — Судебная палата — Парижский парламент, ставший главной судебной инстанцией королевства до конца XVIII в.[165].
Н.А. Хачатурян подчеркивает, что королевская курия, «дав жизнь судебному, исполнительному и финансовому аппарату», вместе тем сама стала «объектом процесса бюрократизации государственной системы», при котором наблюдается неуловимость границ перехода от частной жизни двора к жизни публичной, поскольку эти типы власти продолжали быть тесно связаны друг с другом на всем протяжении существования французской (и не только) монархии[166].
С.К. Цатурова, со своей стороны, обратила внимание, что дом короля, который воспринимался как явление не столько материального, сколько сакрального и социального порядка, являлся, с одной стороны, частью двора, хотя никогда не отождествлялся с ним полностью, поскольку его службы выполняли обязанности прямого жизнеобеспечения помазанника Божия[167]. Король — «господин дома, dominus» — мог рассматривать свое непосредственное окружение как «двор государя», личный дом, поскольку члены всех служб двора и дома видели себя как часть тела короля, представляющую его персону. Т. е., дом короля являлся производной от двора, но с другой стороны, его службы, особенно XV–XVI вв., также начали принимать участие в государственном управлении, далеко выйдя за рамки «
