Королевская пешка - [87]

— Ты должен отвести меня к нему.

— Нет, миледи, вам нельзя к нему приближаться, по крайности пока люди короля не покинули город… но и то лишь когда мы уверимся, что поиски тех, кто скрывается, прекращены.

Она тяжело вздохнула. Мартин находился так близко… И все же она понимала: нельзя. Она не должна навлечь беду на него и на тех, кто приютил его… О Боже, но ведь даже сейчас он может умереть, а ее нет возле него!..

— Мастер Уэйнрайт, — пояснил Питер, — говорит, что… что Генрих Тюдор никогда не простит милорда — из-за той должности, в какой он был при короле. Уже идут разговоры о том, что мастера Кейтсби казнят.

Изо всех сил, стараясь говорить спокойно, она спросила:

— Что же мне тогда делать, Питер? О, Питер, передай ему, что я люблю его…

— Он знает это, миледи. В бреду он твердит ваше имя.

Она проглотила слезы радости и вновь ожившего страха за его безопасность.

— Вам следует по-прежнему оплакивать его, миледи. Даже ваш отец не должен догадываться, а тем более мастер Проссер. При всякой возможности я буду приносить вам свежие новости.

Она услышала шорох его одежды, когда он встал и через весь неф пошел к главному выходу. Она оставалась неподвижной, пока не услышала, как затворилась тяжелая дверь, и вдруг упала вперед, лицом на каменный пол церкви, и шепотом вознесла жаркую хвалу Господу, и Пресвятой Деве Марии, и всем святым за то, что те услышали ее молитвы и даровали ей жизнь того, кого она любила.

Крессида то и дело неловко меняла позу на жесткой скамье в передней комнате покойной королевы: она ждала, когда паж передаст леди Элизабет Плантагенет ее просьбу об аудиенции. Прошло три недели с того дня, когда она услышала ошеломляющую весть о том, что ее муж выжил после сражения при Редмуре. Теперь она приехала в Вестминстер и горячо молилась о том, чтобы ее приняла леди Элизабет, друг ее, ибо только она могла подать ей хоть какую-то надежду на прощение для лорда Мартина.

Генрих Тюдор стал за это время признанным королем Англии и, вступая на престол, объявил о своем намерении сдержать обещание, данное леди Элизабет, и жениться на ней. Элизабет предстояло стать новой королевой Англии и скрепить союз двух домов — Йорков и Ланкастеров, сделав тем самым более вероятным, что простой люд Англии примет без возмущения притязания Генриха на английский трон. Войнами все уже были сыты по самое горло; лондонцы любили ее отца; они с радостью приветствовали обещанный союз.

Крессиде оставалось лишь уповать на то, что Элизабет по-прежнему благосклонно смотрит на их прежнюю дружбу и согласится удовлетворить ее просьбу.

Там, в Лестере, она поступила так, как посоветовал Питер, — вернулась к себе в домик у ворот замка с видом скорбящей вдовы. В последующие дни отец несколько раз навещал ее, неловко выражая свою отеческую к ней привязанность. Он хотел, чтобы она сразу же вместе с ним вернулась в Греттон, но она решительно отказалась, зная, что не может покинуть Лестер, не собрав по крупицам сведения о том, как идет выздоровление Мартина.

Лишь с одним человеком на свете поделилась она своей несказанной радостью — с Алисой. Алиса должна была знать, потому что, если и была хоть самая отдаленная надежда увидеть Мартина, верная служанка все равно настояла бы, чтобы сопровождать ее.

Алиса была потрясена, но обрадовалась, как и ее хозяйка. Она заслуживала полного доверия и при этом способна была притворяться, коль скоро все требовалось держать в абсолютном секрете. Она достала черное шелковое платье Крессиды, которое было на ней, когда хоронили королеву, и продолжала по-прежнему всячески опекать молодую вдову.

Со своей стороны, желая доиграть свою роль до конца, Крессида умоляла разрешить ей отправиться в селение Дадлингтон, где возле церковного двора были захоронены тела погибших в сражении роялистов. Хауэлл мягко, но решительно возражал ей, объясняя, что любое открытое выражение симпатии к делу покойного короля может лишь раздражить Генриха и усилить его враждебность к семьям павших рыцарей-роялистов. Сэр Дэниел также не уставал напоминать ей о том, что лорд Мартин, несомненно, желал бы, чтобы она сберегла хоть что-нибудь из имущества Рокситеров.

— Как удачно, что Проссеры всегда поддерживали нового короля, — говорил он. — Уж Хауэлл постарается, он проследит, чтобы твои права как вдовы были полностью соблюдены.

Поскольку это отвечало ее желаниям, Крессида сделала вид, что соглашается вынужденно. Неизвестный рыцарь, которого хоронили как графа Рокситера, был погребен тихо, но достойно, и Крессида послала золото священнику в Дадлингтоне, чтобы он продолжал отправлять заупокойные службы по графу Рокситеру. Сама же она потихоньку от всех молилась о душе неизвестного, новопреставленного раба Божия.

Хауэлл оказался прав. Генрих был полон жестокой решимости замарать бесчестьем память покойного короля. Было издано официальное сообщение, в котором Ричарда обвиняли во всевозможных грехах, и неопределенно говорилось о пролитой невинной крови, однако Крессида заметила, что новый король не осмелился, открыто обвинить короля Ричарда в убиении племянников.

Она раздумывала, в чем здесь причина. В том, что Генрих и сам не ведал об их судьбе и боялся, что один из них или оба могут однажды явиться и потребовать у него корону, — или, того хуже, это он повинен в смерти мальчиков, приказав убить их? Ей не хотелось задерживаться на этой мысли.