Королевская охота - [23]

Глава 5 ДРУГ СЕРДЕЧНЫЙ, ЮРИЙ АЛЕКСЕЕВИЧ

Взволнованная событиями дня, Екатерина долго ворочалась, раздумывая, что же делать дальше. Потом мысли ее стали путаться и она, словно в теплую воду, стала погружаться в первый сон. Резкий звонок в дверь вытолкнул ее наружу. На часах — половина первого. Может, приснилось? Она замерла, ожидая повторения. Нет, не приснилось. Звонок раздался еще раз. На этот раз дважды. Два резких, нетерпеливых звука. «Совсем с ума сошел!» Екатерина набросила халатик и пошла в прихожую, прислушиваясь к своим чувствам и пытаясь определить, рада она или нет. Она знала, кто это. Взглянула мельком в зеркало. Не спрашивая «Кто там?», отперла дверь. И удивилась, не почувствовав ни волнения, ни радости, ни трепета, а только легкий укол в сердце, скорее по привычке, увидев знакомую высокую, чуть сутуловатую, фигуру Юрия Алексеевича Югжеева.

— Не прогонишь? — спросил Юрий Алексеевич без вопросительной интонации тонким невыразительным голосом.

Екатерина испытала мгновенный приступ раздражения от звука его голоса, довольно неприятного, неумения извиниться за поздний визит или просто сказать что-нибудь хорошее, что примирило бы ее с его появлением среди ночи.

— Прошу. — Она посторонилась, уступая ему дорогу.

Гость снял длинный, до пят, белый плащ на меховой подкладке, размотал толстый вязаный шарф, тоже белый, аккуратно повесил то и другое на вешалку и проследовал в комнату.

«Катерина, — сказала она себе, — ты почему не трепещешь, ведь пришел мужчина твоей мечты. Он что, тебя больше не волнует?»

Трудно было назвать чувства, которые теплились в ней к этому человеку, равно как и определить, существовали ли они вообще. Некоторое волнение, пожалуй, присутствовало. Чуть-чуть. За годы знакомства она привыкла думать о нем, тосковать, когда он исчезал надолго, испытывать облегчение, радость и некоторую даже гордость — все-таки вернулся, — когда он появлялся опять. Потом к ее чувствам прибавились скука и раздражение. Своих мироощущений Юрий Алексеевич не менял, а потому был всегда недоволен. Он приходил и уходил из ее жизни, не здороваясь и не прощаясь. Просто исчезал на полгода, а потом появлялся снова, звонил, говорил: «Привет, как жизнь?», приглашал в кино, театр или просто погулять. А она стеснялась спросить, где он пропадал. Он как-то сказал ей, что она не похожа на других. Сказал в своей обычной высокомерной манере, обычным невыразительным голосом. Она была до того не избалована его комплиментами, что расценила его слова чуть ли не как признание в любви. «Ты не похожа на других, в тебе есть аристократизм духа», — сказал Юрий Алексеевич. Слова эти звучали музыкой в ее ушах. Как можно было спрашивать «Где ты был?» после этих слов. Аристократки духа не задают подобных вопросов.

— Как жизнь, Катюша? — спрашивал между тем Юрий Алексеевич, усаживаясь, вернее, укладываясь на диван, и подсовывая под себя подушки — комфорт превыше всего. — Выглядишь бледно, работы много?

«Скотина, — подумала Екатерина, почти с восхищением, — совсем не меняется».

Они не виделись с весны, и она почти отвыкла от его не умеющего улыбаться лица, от голоса, замечаний по поводу ее внешнего вида, манер, лексики. Он вел себя как любимый человек, которому все можно, и как старший друг, которому тоже все можно. То есть можно вдвойне. А она была маленькой послушной девочкой, которая нуждалась в наставнике, внимала ему открыв рот, восхищалась и не помышляла о бунте или критике. Выслушивала реляции на тему о женщинах — аристократках духа, плебеях, населяющих мир и окружающих его, Юрия Алексеевича, везде — на улице, в троллейбусе и на работе. Об искусстве, которое превыше всего и помогает выжить. О поэзии и музыке, в которые можно уйти и забыть о несовершенстве мира. Вначале Екатерина, будучи впечатлительной девочкой, действительно слушала, забыв обо всем на свете. Голос его менялся, когда Юрий читал ей шекспировские сонеты. Становился теплым и задушевным.

Ее глаза на звезды не похожи,

Нельзя уста кораллами назвать,

Не белоснежна плеч открытых кожа,

И черной проволокой вьется прядь…[15]

Екатерине всегда казалось, что это о ней. И было приятно, что есть нечто помимо красоты, что ценят понимающие люди. Как Юрий. Но однажды ее словно толкнули, и она проснулась. За всеми разговорами она вдруг стала слышать один мотив и один незатейливый стишок: «Я, мне, мое, я, я, я!» — «Я и Шекспир!» — «Я и Шопен!» — «Я и весь остальной мир!» Безоблачное небо их отношений стало заволакивать легкими серыми тучками скуки. Однажды у какого-то английского автора ей попалось описание героя в виде прыгающего дикаря, играющего на одной струне примитивного первобытного инструмента и выкрикивающего бесконечную песню: «Я самый-самый! Я не такой, как другие!» Она немедленно узнала в нем своего замечательного друга Юрия Алексеевича. Образ был настолько карикатурным, что запомнился именно в силу непохожести на холеного Юрия Югжеева. Смех — мощное оружие, разящее наповал. Тиран, над которым смеются, теряет власть. Но и смеющиеся также претерпевают изменения, приобретая жесткость, цинизм и опыт. Меньше всего от женщины ждут смеха. Вот и выбирайте, смеяться ли, не смеяться или смеяться внутренним неслышным смехом. Чтоб всем было спокойнее.