Королевская аллея - [11]
Его знобит. Он плотнее запахнул полы пальто. Клаус Хойзер мерзнет уже четыре дня, с тех пор как прибыл в Европу. Пальцы, конечно, не посинели, но перчатки он не снимал. В Шанхае столбик термометра уже подбирается к сорокаградусной отметке. Там вентиляторы распиливают душный воздух, который просачивается в раскрытые окна конторы вместе с шумом омнибусов, клубами пара из уличных харчевен и влажными испарениями с реки Хуанпу. Когда наступает время ленча — то есть именно сейчас, если учесть разницу во времени, — каждый служащий Восточно-Азиатской компании, с центральным офисом в Копенгагене, откладывает карандаш в сторону, накрывает пишущую машинку чехлом и на ближайшие, самые жаркие, часы забывает обо всех импортно-экспортных делах этой средней по размеру фирмы. Служащие, белые и китайцы, в людской сутолоке перед своей конторой покупают себе какую-нибудь еду — фаршированные рисовые клецки старика Шу Цианя из Цзинани были, например, и вкусными, и полезными для здоровья — и удаляются либо в парк, либо к себе домой, если, конечно, дом этот не находится в отдаленном квартале. Сам он жил не настолько далеко, чтобы нельзя было как следует насладиться сиестой. От конторы на Сычуань-роуд всего двадцать минут пешком до отеля Old Victorian, где он поселился четырнадцать лет назад, а если быть точным — в мае 1940 года. Обычное дело. В заморских краях он редко жил где-либо помимо отелей. Квартиры для сдачи в аренду там вряд ли существуют. А строить себе дом — в Индонезии или на берегу Хуанпу — не имеет смысла. В гостиницах, где ему доводилось жить — в отеле Centraal на Суматре, теперь вот в Old Victorian, — обслуживание было идеальным. Хороший завтрак сервировали прямо в номере, ванную и полы ежедневно мыли, а вечером в баре он всегда мог, если хотел, подремать, или вступить в разговор с заезжими гостями отеля, или, например, по случаю своего дня рождения распить с Анваром бутылку шампанского. Какой же пластичной, приятной, окутанной теплом была его жизнь в Азии! После полудня он ложился на широкую, уютно поскрипывающую кровать, воспринимал теперь шум, доносящийся из переулков, только как отдаленную мелодию жизни и, тихонько ворча, уговаривал себя заснуть. В полтретьего его будил Анвар, до этого с удовольствием гулявший где-нибудь в окрестностях, но успевший приготовить для него свежую рубашку для послеполуденной службы. Дни по большей части протекали очень приятно. Гул Шанхая редко становился обременительным. Голоса, велосипедные звонки, гудки бьюиков и ситроенов смешивались с невнятным шумом, сквозь который время от времени прорывался бас пароходной сирены… Здесь же его пугают как глубокая тишина, так и тяжелый грохот машин.
Однако с шумами Шанхая, с элегантными (или изборожденными горем) лицами жителей этой жаркой метрополии теперь покончено. Уже довольно давно дела датской фирмы, которая занималась транспортировкой грузов по устью Янцзы, начали приходить в упадок. Еще до вступления войск Мао Цзэдуна в Шанхай>{54}, центр международной торговли, все поставки из хинтерланда застопорились. Что же касается импорта — зерна из США, удобрений из Чили, строительных машин из Скандинавии, — то и он, по причине нехватки платежных средств у красного режима, почти совсем прекратился. Золотые резервы Китайского банка были вывезены сторонниками Гоминьдана, возглавляемого Чан Кайши, во время их бегства на Тайвань>{55}. После того как кровавый переворот осуществился и на Янцзы — сторонников генерала сотнями привязывали к фонарям и к мостовым фермам, — коммунисты еще какое-то время терпели у себя иностранные торговые конторы, хоть и считали, что они занимаются расхищением собственности Китая. Но теперь конторе под руководством Андерса Юла грозит принудительное закрытие. Молодая народная республика хочет перейти на самообеспечение, шведскую сталь собираются заменить переплавленным металлоломом, да и сами иностранные коммерсанты в Шанхае уже не чувствуют себя в безопасности. В ресторанах их все чаще отказываются обслуживать. Китайцы, обычно такие доброжелательные, могут в мгновение ока превратится в жестоких зверей. Все знаки указывают на приближение бури.
Клаус Хойзер отказался от двухкомнатного номера в викторианском отеле. Нескольких служащих отеля, для которых будущее представляет опасность — в первую очередь, может быть, это касается несравненно утонченного бармена Мистера Генри, появившегося на свет под именем Лао Ван, в одной из деревушек Чжэцзяна
Автобиографический роман «Портрет Невидимого», который одновременно является плачем по умершему другу, рисует жизнь европейской богемы в последней четверти XX века — жизнь, проникнутую духом красоты и умением наслаждаться мгновением. В свою всеобъемлющую панораму культурного авангарда 1970–1990-х годов автор включил остроумные зарисовки всех знаменитых современников, с которыми ему довелось встречаться, — несравненное удовольствие для тех, кто знаком с описываемой средой. Перед читателем разворачивается уникальный портрет эпохи, культивировавшей умение превращать жизнь в непрерывный праздник, но вместе с тем отличавшейся трагическим предощущением заката европейской культуры.
В небольшом городке на севере России цепочка из незначительных, вроде бы, событий приводит к планетарной катастрофе. От авторов бестселлера "Красный бубен".
Какова природа удовольствия? Стоит ли поддаваться страсти? Грешно ли наслаждаться пороком, и что есть добро, если все захватывающие и увлекательные вещи проходят по разряду зла? В исповеди «О моем падении» (1939) Марсель Жуандо размышлял о любви, которую общество считает предосудительной. Тогда он называл себя «грешником», но вскоре его взгляд на то, что приносит наслаждение, изменился. «Для меня зачастую нет разницы между людьми и деревьями. Нежнее, чем к фруктам, свисающим с ветвей, я отношусь лишь к тем, что раскачиваются над моим Желанием».
«Песчаный берег за Торресалинасом с многочисленными лодками, вытащенными на сушу, служил местом сборища для всего хуторского люда. Растянувшиеся на животе ребятишки играли в карты под тенью судов. Старики покуривали глиняные трубки привезенные из Алжира, и разговаривали о рыбной ловле или о чудных путешествиях, предпринимавшихся в прежние времена в Гибралтар или на берег Африки прежде, чем дьяволу взбрело в голову изобрести то, что называется табачною таможнею…
Отчаянное желание бывшего солдата из Уэльса Риза Гравенора найти сына, пропавшего в водовороте Второй мировой, приводит его во Францию. Париж лежит в руинах, кругом кровь, замешанная на страданиях тысяч людей. Вряд ли сын сумел выжить в этом аду… Но надежда вспыхивает с новой силой, когда помощь в поисках Ризу предлагает находчивая и храбрая Шарлотта. Захватывающая военная история о мужественных, сильных духом людях, готовых отдать жизнь во имя высоких идеалов и безграничной любви.
Что между ними общего? На первый взгляд ничего. Средневековую принцессу куда-то зачем-то везут, она оказывается в совсем ином мире, в Италии эпохи Возрождения и там встречается с… В середине XVIII века умница-вдова умело и со вкусом ведет дела издательского дома во французском провинциальном городке. Все у нее идет по хорошо продуманному плану и вдруг… Поляк-филолог, родившийся в Лондоне в конце XIX века, смотрит из окон своей римской квартиры на Авентинский холм и о чем-то мечтает. Потом с риском для жизни спускается с лестницы, выходит на улицу и тут… Три персонажа, три истории, три эпохи, разные страны; три стиля жизни, мыслей, чувств; три модуса повествования, свойственные этим странам и тем временам.
Герои романа выросли в провинции. Сегодня они — москвичи, утвердившиеся в многослойной жизни столицы. Дружбу их питает не только память о речке детства, об аллеях старинного городского сада в те времена, когда носили они брюки-клеш и парусиновые туфли обновляли зубной пастой, когда нервно готовились к конкурсам в московские вузы. Те конкурсы давно позади, сейчас друзья проходят изо дня в день гораздо более трудный конкурс. Напряженная деловая жизнь Москвы с ее индустриальной организацией труда, с ее духовными ценностями постоянно испытывает профессиональную ответственность героев, их гражданственность, которая невозможна без развитой человечности.