Королевская аллея - [10]
Подлинный люкс!
Кухня отеля, в свою очередь, тоже подготовилась ко всяческому ублажению желудка, какое только можно помыслить. Белые трюфели достать не удалось. Зато черные, или перигорские, шеф-повар получил в достаточном для послевоенных лет количестве, через своего коллегу из Люксембурга. Пумперникель>{51} — чистое наслаждение! — само собой, тоже запасли.
Существуют ли вообще какие бы то ни было постояльцы, ради которых монтируют звуконепроницаемые двери, выпроваживают нацистских маршалов и контрабандой ввозят из-за границы благородные грибы? Очевидно, да. В узком кругу директор Мерк высказался на сей счет так: Этот гость снимет с Дюссельдорфа заклятие. Где появляется он, там исчезают тени. Он воплощает культуру, причем в чистейшей форме. То, что нам всё еще представляется роскошью, на самом деле есть лишь предвестие цивилизации. Он же — посланник и цивилизации, и культуры. Если он останется доволен пребыванием здесь, после него к нам сможет приехать кто угодно. Своим словом он благословит нас. Верующая повариха, специализирующаяся на диетическом питании, при этих словах согласно наклонила голову Если потом где-нибудь в мире он заявит: «Дюссельдорф показался мне сердечным, открытым для остального мира и даже праздничным городом», — это будет означать, что мы снова вернулись в круг лучших народов, пардон, я хотел сказать: в круг наций или, точнее, людей, которые озабочены общим благом. Поэтому ходите по коридорам тихо, выполняйте свои обязанности со вниманием и скромностью и следите, чтобы в отель не прокрались неугомонные почитатели или — такое, к сожалению, тоже не исключено — враждебные элементы. Вы ведь знаете: многие обвиняют эмигрантов в трусости и в измене родине.
Присутствующие коллеги хмуро и испытующе переглядывались. Если человек пережил войну, то что в наибольшей степени повлияло на его чувства? Опьянение победой после французского похода немецкой армии, или ужас — по поводу того же похода — в американском Принстоне? Поиски хлеба насущного или, может быть, ощущение торжества при возвращении в лежащую в руинах Европу? Кто больше страдал? Ты сам, здесь, в месяцы окончательного краха? Или он, смотревший на происходящее из-за океана? Впрочем, страдания определенно не являются мерилом для счастья.
Наше заведение к приему гостя готово, закончил свою речь господин Мерк. Вы просто делайте то, чему вас, как профессионалов, учили. Немножко усилий плюс, как теперь говорят, know-how — и всё отлично получится! Каждый человек способен предъявить только ограниченное число требований. Визит такого гостя для нас большая честь. Имя «Брайденбахер хоф» навсегда останется связанным с ним. Приедет ли и его дочь, мы пока не знаем. Она — до сих пор — решается ступить на землю Германии лишь в исключительных случаях. Если же такое случается, то, говорят, из всей семьи именно дочь проявляет наибольшую нервозность (так мне написали из Франкфурта); но ведь справляться со щекотливыми ситуациями — в этом и заключается наше призвание. Если он не захочет, чтобы его фотографировали, — что ж, мы не пустим в отель репортеров. Если супруге не понравятся апартаменты «Бенрат» — мы предложим ей другие, «Егерхоф». А если дочка в три часа утра пожелает почитать свежие газеты, значит, одному из вас придется сбегать на вокзал. Дюссельдорф — это все же не захудалый Меттман>{52}.
Уже «настропаленный», но еще не вполне успокоенный, персонал отеля покинул бюро шефа. Эти гости привыкли к наилучшему, потому что, по их мнению, другого вообще не стоит желать.
Хоть что-то прояснилось.
Впрочем, всё может получиться и по-другому. Слухи и планы еще никогда не совпадали с реальностью. Между прочим, приехала ли уже эта пара в Кёльн? И как к нему обращаться?
Господин сенатор. — Но, может быть, этот титул не передается по наследству.
Господин нобелевский лауреат? — Но ведь к спортсмену никто не обращается: «Господин чемпион мира…»
Господин доктор. — Это — применительно к писателям и поэтам — звучит слишком сухо.
Господин… и потом фамилия. Нет. Разве что — если всегда выдерживать отчетливую паузу между двумя словами. Однако известно, что такое обращение его слегка коробит. Может, потому, что не лишено налета грубоватости, в которой чувствуется что-то неуместно-почвенническое, напоминающее об узловатых корнях.
Просто «Вы»?
Куда не кинь, всюду клин.
Но должна же найтись какая-то возможность, простая, чтобы реагировать на его слова, если он обратится к тебе. Или, на крайний случай, — чтобы обратиться к нему.
К Томасу Манну.
Два господина с Дальнего Востока
Нежно и льстиво овевает ветерок платаны. Легкая волнистая рябь пруда теряется в береговой зелени. Ветви плакучих ив свешиваются в воду. Один лебедь, будто приплывший из фантастической страны Брабант, праздно скользит по водной глади. В траве лежит забытое полотенце. Вдалеке необозримые ряды деревьев расступались, открывая широкий проход, Аллею вздохов. С полуденной августовской силой палит из синевы солнце. В тенистой листве замерли птицы. Непотревоженный гравий между газонами, можно подумать, сам по себе хрустит. Маргаритки неунывающе впитывают жаркий свет. В Хофгартен
