— Ох ты! — всплеснул руками стражник. — Ты ж трясёшься вся. Что, тоже зябко?
Ещё шаг назад — только бы не споткнуться случайно, не сделать резкое движение! Шантия не хотела, чтобы кто-то почувствовал её страх. Особенно — прислужник дракона. Потомки великанов не могут быть добрыми и ласковыми: страшно заговорить, страшнее — промолчать. Никогда не знаешь, что обозлит «доброго» седого варвара.
— Оставь её, дурень, — избавлением прогремел голос другого стража. — Делать принцессе больше нечего — с тобой, старым, языком трепать!
Седой варвар выпучил глаза и попятился, словно за спиною Шантии вдруг увидал рычащего льва. Вздох облегчения вырвался из груди — как, оказывается, просто отпугнуть грозного зверя! Довольно лишь припомнить странное, чужое слово «принцесса» — и не страшно, что очень смутно осознаёшь его смысл.
— Простите его, госпожа, — спаситель не пытался приблизиться, был ниже ростом и уже за это мог заслужить малую долю доверия. Шантия с трудом кивнула, пытаясь понять: за что простить? Старик сделал что-то непозволительное? Как же всё сложно!
Дождь кончился; не стоило ждать больше живительной влаги — и будущая невеста людского вождя направилась обратно к повозке, туда, где ждал младший брат. Хотелось побежать к матери и снова услышать сказку о Белой Деве — непременно с хорошим концом. Не думать, ни о чём не думать. Шантия затворила за собой дверцу и опустилась на жёсткую скамью.
Из-за тяжёлых туч показалось солнце. Шёл девятый день вдали от моря.
Смутные сны, жуткие сны… Один за другим, они сменяли друг друга. В одном Шантия убегала от уродливого многорукого великана. Осыпались под ногами мелкие камни; беги, стой на месте — неважно, всё громче, громче оглушительный стук копыт гигантского коня, тянущего колесницу чудовища. Нет, не поймает, не возьмёт в плен — просто раздавит тяжёлым копытом размером с дом, вомнут в землю дребезжащие колёса. Ты маленькая, маленькая — маленькая и ничтожная. Герой бы обернулся, герой бы встал лицом к лицу с чудищами, как некогда Незрячая пред ликом Антара, но страх гонит вперёд. Бежать, бежать — и не оглядываться, не смотреть на великана, на брызжущую из пасти коня пену. Умереть, умереть — задохнуться в пыли, разбиться, лишь бы до того, как опустится копыто, лишь бы без боли…
Стук копыт звучал и наяву: но вместо демонического чёрного коня — уныло переставляющая ноги серая кляча. С грязной дороги процессия свернула на выложенную камнем мостовую. Город? Деревня? Недолго Шантия смогла бороться с искушением — что же там, снаружи? И тотчас отдёрнула тонкую занавесь, выглядывая наружу.
Здесь каждый камень, каждая травинка кричали: ты больше не дома. Всё совсем, совсем другое: дома не нависают над водой, не пронзают небо острые шпили. На островах всё тянулось к небу, здесь же — клонилось к самой земле. Блестели после недавнего ливня низкие крыши, выложенные расписными деревянными дощечками — их словно долго, долго натирали маслом. Камнем выложили лишь одну, центральную дорогу; остальные отходили в стороны малоприметными тропками.
И люди. Слишком много людей. При виде повозок они тотчас бросали свои дела и кидались к тянущейся процессии. Лица, так много лиц — Шантия отшатнулась от окна. Такой толпе не помеха какие-то там хилые кони — сметут вместе с хозяевами! Но время шло, повозка не опрокидывалась: в паре шагов потомки чудовищ замирали, словно натыкались на незримую преграду, и оставались стоять. Напирающие сзади сородичи расталкивали тех, кто выбился вперёд, сменяли друг друга лица и голоса. Невидимую черту не пересекал никто.
— Чего они хотят? — Шантия на всякий случай оттянула от окна брата. Подобных сборищ она не видела никогда прежде. Нет, вспоминалось волей-неволей собрание всех родов на святой земле — но и там не кричали, не толкались, не отпихивали впереди стоящих, чтобы только оказаться ближе к Незрячей: все стояли в молчании. Здесь же… совсем по-другому. Люди больше похожи на акул, кружащихся близ куска сырого мяса.
Шантия задёрнула штору. Весь мир мигом сжался до крохотной повозки, и неважно, что там, снаружи. Понимать бы ещё, что кричат люди! Изначальный язык в их устах слишком сильно искажён; в нём слишком много неизвестных слов. Проще не вслушиваться, чем разбирать: пожелания счастья несутся вслед или проклятия.
Но почему-то процессия остановилась, и в закрытый мирок ворвались прохлада и свет. Будущая невеста дракона на всякий случай укрыла собой притихшего брата: даже такое дитя, как он, знает, когда лучше молчать и не высовываться.
Уже знакомый старик-варвар криво улыбнулся и слегка склонил голову:
— Госпожа, выйдите.
— Зачем?.. — Шантия вжалась в стену. Чего доброго, сейчас воплотится другая сказка — страшная и жестокая, которую мама рассказывала лишь тогда, когда хотела припугнуть непослушных малышей. Сказка о слишком храбром глупом мальчишке, в которой никогда не было хорошего конца: он бросался к морским змеям, убеждённый, что ему не сделают ничего плохого. «Храбреца» тотчас же порвали на куски.
Старик ещё сильнее съёжился:
— Окажите милость! Уж очень всем на вас поглядеть охота. Так ждали! Вы же нам королева будете, как-никак. Не извольте беспокоиться: надолго не задержимся, заночуем разве только…
