Королева Лир. Чудесные истории - [10]

Гений тихо продолжал:

– Оно вышло на охоту.

– Я боюсь, – сказало Среднее з. с пятнышком.

– Оно охотится за живым существом, не бойся, – отметил Дядя Свист. – Мы неживые.

– Мы не мёртвые, – откликнулось Псише, – но нас это не касается никак. Мы ничего не принимаем во внимание.

Дядя Свист помолчал и вдруг заволновался, чего с ним раньше не было:

– Сто лет назад оно выбрало ребёнка. Знаменитое исчезновение девочки. Судили невинного прохожего и казнили. Мои хозяева оставили газету на столе. Я висело против окна и всё отражало. Я могло бы быть свидетелем, но мы не храним отпечатки.

– Не надо, не надо об этом, – залепетали зеркала.

Дядя Свист продолжал:

– Девочка шла по улице с няней, одиночество пролетело. Ребёнок исчез навсегда. Няню тоже судили и отправили на каторгу. Хозяева потом говорили, что няня там умерла.

– А что ему надо? – спросило Среднее с пятнышком.

– Ему нужно самое лучшее. Оно то, что берёт навеки и никогда уже не отдаёт.

– У него много имён, – откликнулся Гений.

– Зависть к живому, – пояснил Дядя Свист.

– Смерть? – бесстрастно спросило Кривое з. с пятнышком.

– У него много имён, тебе сказано, – повторил Дядя Свист.

– Мы не должны ничего запоминать, – громко произнесло Псише. – Нас ничего не касается. Дядя Свист, мало тебе одного пятна?

Но Дядю Свиста было уже не остановить:

– Ты, Гений, я что-то слышал о тебе.

– Да, – откликнулись из угла.

– Я слышал о тебе примерно в то же время. Что только ты один мог. В тот самый момент.

– Да, – прозвучало снова.

– А где ты был?

– Меня отдали в ремонт и положили лицом вниз.

– Понятно, – задумчиво сказал Дядя Свист. – Погоди. Ты был на «Титанике»? Когда одиночество налетело на корабль?

– Нет, я был далеко.

– Хотя да, если бы ты там был… Тебе что-то вообще удавалось?

– Не думаю. Не уверен.

– Ты не хочешь говорить, да?

Молчание было ответом.

– Конечно, если тебе удавалось кого-то спасти, то спасённые так и не узнали, что им угрожало. Погоди, но ведь ты тоже должен был бы погибнуть?

– Примерно так, – еле слышно откликнулся Гений.

– Но ты здесь. Значит, ты никого не спас.

Что-то неразборчивое прошелестело в углу.

– Что ты сказал? Меньше? – переспросил Дядя Свист. – Ты становился меньше?

Гений не отвечал.

– Мы зеркала, – произнесло Псише как заклинание. – Мы отражаем, и мы ничего не пропускаем внутрь. Мы ни на что не реагируем.

Прошёл бездомный старик с большими сумками. Он еле волок свои истощённые ноги. Зеркала подробно его проводили к ближайшей помойке и отпустили с миром.

– Маленькое трусливенькое, – сказал Дядя Свист неизвестно кому.

Вскоре началось представление под названием «Восход солнца», и вся сияющая компания за стеклом витрины дружно отпраздновала это событие, чтобы затем провести сеанс под названием «Утро городской улицы».

– О, если бы мы могли записывать всё, что видим, – мечтательно произнесло Кривоватое зеркало, – а затем воспроизводить запись. Как это было бы полезно!

– Конечно! – встрял Дядя Свист. – У тебя все башни – пизанские! Все люди – косые инвалиды! Мастер кривых полурож!

– Это юмор или ты не соображаешь? – возразило Кривоватое. – Это мой тип отношения к жизни. Я всё вижу слегка не так. А вот большое зеркало – оно очерняет действительность. У него тёмные пятна! А Гений вообще ничтожество, у него и собственного взгляда нет.

И потекло обычное заседание Отражателей Реальности: перекрёстные обвинения, слово для защиты, попытка примирить стороны. Но внешне всё выглядело очень достойно – зеркальный блеск, движение улицы, повторенное до тридцати раз, никому нет отказа, каждый прохожий имеет право видеть себя, а для цветовых эффектов мимо проезжают разнообразно окрашенные машины.

И вдруг всё прекратилось. Зеркала временно ослепли, изображения на них смазались, стёрлись, превратились в ничто. Никто этого не заметил, кроме самих зеркал.

Псише сказало:

– Оно ищет.

Кривоватое з., оскорблённое всем предыдущим разговором, ляпнуло:

– Оно ищет, наверное, Рыжую Крошку.

– Ты! – прикрикнул на него Дядя Свист, но было уже поздно.

Невидимое придвинулось. Снова будто вазелином мазнули по стеклу. Потом всё восстановилось. То невидимое, что уничтожало изображение в зеркалах, оно не могло, как видно, долго стоять на месте.

Стало быть, начались новые времена.

В округе шныряло голодное Одиночество, и нельзя было вслух произносить имени Рыжей.

Все обрушились на Кривоватое зеркало, которое от обиды хихикало и притворялось дураком.

– А пчу? А пчему нельзя её называть? А если я хочу? У нас свобода слова! Террористы вы!

Пока наконец Дядя Свист не сказал:

– Оставьте его в покое. Кривое не такое дурное, как кажется.

– Прям, – на последнем взлёте гордости возразило Кривое, однако замолкло наглухо.

– Оно караулит, оно караулит, – всё равно шелестели ему зеркала. – Не надо, не надо было произносить.

Кривое наконец запотело и потекло слезами.

И тут в самый разгар трагедии из дверей магазина выскочила Рыжая Крошка, тряся своими тёмными кудрями.

На ней была клетчатая школьная юбка, короткий пиджачок и новые огромные ботинки, которые делали её похожей на длинноногую муху.

Псише с удовольствием повторило этот незабываемый образ в полный рост (Рыжая Крошка всегда охотно ему позировала), а остальной зеркальный хор подхватил сюжет, и его участники воспели кто что мог – кто подошвы, кто пиджак, кто скрипку, разложив её на десять граней.