Королева красоты Иерусалима - [108]

– Все в порядке, милая? – прошептал он.

– Да, – застенчиво ответила Луна.

– Так почему ты от меня убегаешь?

– Я не убегаю.

– Придвинься ко мне, я не кусаюсь.

Она глубоко вздохнула и придвинулась. Целоваться с ним она могла часами, но, когда он дотрагивался до укромных мест, застывала.

– Луна, я не сделаю тебе больно, обещаю.

Она молчала и кусала губы. Он снова попытался прильнуть к ней, осторожно снял с нее ночную сорочку, взглянул на ее тело, на ее маленькие литые груди, на ее плоский живот; подумал: было бы неплохо, если бы она весила на пару кило больше. Она лежала, свернувшись клубочком и прикрывая тело руками.

– Луна, дай мне посмотреть, как ты красива.

Давид был весьма опытен. Бессчетные женщины, которые были у него в Италии, и Изабелла сделали его хорошим любовником. Он знал, как вести себя в постели, и сейчас искал подход к Луне с бесконечным терпением и нежностью, удивлявшими его самого. Он ничего не чувствовал, ни о чем не думал, он знал, что должен переспать с ней, потому что так делают в первую брачную ночь, и даже если это не доставит ему такого наслаждения, какое он испытывал с Изабеллой, время сделает свое дело. Он любил секс, и, открыв его для себя однажды, уже не мог жить монахом. Однако с тех пор, как он встретил Изабеллу, в его жизни не было другой женщины. И вот теперь он должен переспать со своей женой, но лежит с ней рядом уже не один час, пытаясь лишить ее девственности, и призывает на помощь все свое терпение, поскольку эти усилия начинают его утомлять. – Красавица моя, – говорит он ей со всей нежностью, на какую способен, – радость моя, помоги мне, не сжимай ноги.

Но она не в состоянии это сделать.

– Луника, если ты не поможешь мне, у нас ничего не получится, – продолжает он очень нежно, хотя и чувствует: еще минута – и он потеряет терпение.

Луна не отвечает. Из глаз у нее текут слезы. Не так представляла она себе первую брачную ночь. Она была уверена, что они будут целоваться, целоваться – и внезапно это случится, внезапно он окажется внутри.

И она не ожидала, что ее тело станет так противиться и что она окажется такой боязливой.

Давид просунул руку ей под спину, расстегнул и бережно снял лифчик, и она закрыла глаза. Даже в темноте он заметил, что она покраснела как рак. Он ласкал ее маленькие груди, а в воображении всплывали груди Изабеллы – большие, тяжелые, спелые, не то что у его дорогой женушки – два бутона, как у девочки… Он сам поразился, что, лаская Луну, думает о другой.

Она же была безучастна. Тело словно окаменело, ей было стыдно и страшно.

Давиду надоело. Он отодвинулся, повернулся на другой бок и решил уснуть.

Луна пришла в ужас. О боже, что она натворила? Вот так и пройдет медовый месяц? Муж будет пытаться заняться с ней любовью, а она будет холодна как лед, и он будет от нее отворачиваться и засыпать? Она разразилась плачем, завывая, как раненая кошка под дождем. Давид растрогался, крепко обнял ее, стал укачивать, целовал, успокаивал. Ее рыдания разрывали ему сердце.

Что же он за мерзавец такой, как он поступает со своей красавицей-женой! Как, черт возьми, можно быть с ней таким жестоким? Быстро же он отступился!

Он продолжал ласкать ее, целовать в лоб, успокаивать нежными словами, и постепенно она вновь стала таять в его объятиях. На этот раз, когда он попытался в нее проникнуть, она не противилась. От боли она вскрикнула, но он был очень ласков, успокаивал, шептал слова любви: моя хорошая, моя красавица, моя девочка… И с каждым словом ее тело становилось все податливее, и наконец он оказался внутри, и его семя смешалось с потоком крови, хлынувшим из нее и заструившимся по бедрам.

Он встал, принес из ванной полотенце и осторожно вытер ее.

– Что мы скажем портье, – прошептала она. – Какой стыд!

И все же сильнее стыда было облегчение: они это сделали! Она лишилась девственности в первую брачную ночь, как любая нормальная невеста, теперь можно начинать жить.

Медовый месяц закончился через неделю, и они вернулись в Иерусалим. Они почти не занимались любовью в эту неделю: Давид не предлагал, а Луна была только рада. Они целовались и обнимались, гуляли по набережной, делали покупки в магазинах на улице Алленби, ходили в кафе и рестораны, даже в кино пошли, посмотрели «Касабланку» с Ингрид Бергман и Хамфри Богартом. Возвращаясь в номер, они ложились на кровать рядом, он читал газету, а она – «Мир кино». Потом они раздевались, он надевал пижаму, а она – ночную сорочку, они обнимались и засыпали. Она удивлялась, что он не просит ее быть с ним каждую ночь, но испытывала от этого облегчение.

Когда они вернулись в Иерусалим, их жизнь вошла в обычную колею, как бывает у семейных пар. Луна продолжала работать в «Закс и сын», Давид нашел работу в столярной мастерской возле кинотеатра «Рекс», в конце улицы Принцессы Мэри. Иногда после работы он ходил в «Рекс» на ковбойские фильмы. Публика в этом кинотеатре была смешанная – евреи и арабы, и Луна туда ходить не любила. Если Давид шел в «Рекс», она отправлялась к родителям, повидаться с сестрами, а потом он приходил и забирал ее домой, в их квартирку в Макор-Барух. Иногда они ходили в кино с Рахеликой и Моизом, а потом вчетвером сидели в кафе. По пятницам, после ужина у родителей, они иногда встречались с теми друзьями Давида из Еврейской бригады, что уже успели обзавестись женами. Компания Давида смешалась с большой компанией Луны и с ее двоюродными братьями и сестрами, так что пятничные вечера они проводили каждый раз в другом доме, обсуждая положение в стране и грызя семечки и орешки. Субботы они проводили с родными, и после обеденного хамина мужчины шли смотреть футбольный матч, а Луна, Рахелика и Бекки оставались в родительском доме и болтали.