— Да.
— Не намекал он ничего такого?.. — решился Кашнев ещё яснее высказать свои подозрения.
— Ах, зачем ты всё это спрашиваешь? Не всё ли равно… Поздно! — не выдержала королева, тоже переходя незаметно на «ты», хотя ни на одну минуту не чувствуя уже прежней близости с ним, даже при таком тесном соседстве.
— Зачем? — почти со злобой переспросил он. — Зачем?.. Разве ты не понимаешь, зачем?
Ясно и определено ответить на этот вопрос он, однако, не мог бы и сам. Горю помочь всё равно было уже нельзя.
И всё же непонятное чувство удержало её от того, чтобы рассказать ему всё, что она могла рассказать: и о прогулке на кладбище, и о их беседе о смерти и предчувствии, и о его слезах, и обо всём. Может быть, она бессознательно щадила Алексея, так как подобное открытие принесло бы ему такое же страдание, как и ей самой, но он не мог уже оставить этот вопрос неразрешённым, как не может не плыть к берегу человек, упавший в воду, хотя бы на этом берегу его грозили поглотить чудовища.
Её уклончивость только подтвердила ему его подозрения, но он не стал больше ни о чем расспрашивать её, также, может быть, из пощады, бессознательно, однако заранее выгораживая её и во всём обвиняя себя.
— Мама ещё ничего не знает? — неожиданно перешёл он к другому вопросу.
— Вероятно, ещё нет.
— А где же Оля?
— Там.
— Мы куда же сейчас едем?
— На спасательную станцию, узнать, нашли ли труп.
— О, его необходимо найти, иначе мама сойдёт с ума! Ах какое горе! Какое горе! — снова вырвалось у него, и он опять в изнеможении закачал головой.
Было часов около одиннадцати ночи, когда они приехали на спасательную станцию.
Там уже все спали, но их встретил Маркевич, усталый и измученный.
— Нет, не нашли, — возвестил он мрачно. — Положим, спасатели приехали туда довольно поздно, но всё же искали, кажется, добросовестно.
— Надо найти, во что бы то ни стало! — выкрикнул Кашнев. — И я найду его завтра!
— А, может быть, и в самом деле снесло?.. — нерешительно возразил Маркевич.
— Я найду его! — упорно повторил Кашнев. — Иначе мать сойдёт с ума.
— А Ольга? — спросила королева Маркевича, вспомнив, что Ольга оставалась с ним там.
— Мы уговорили её уехать оттуда. Едва-едва удалось… будто окаменела. Не хочет ехать, пока не найдут труп, и конец: точно боялась, что кто-нибудь найдёт его и утащит. Мы уж воздействовали таким образом, что она, дескать, дома нужнее для матери.
— Одна она поехала домой? — встревоженно спросил Кашнев.
— Нет с Курчаевым.
— Значит, мать всё знает! Что с ней теперь?! Я должен ехать домой.
— Не могу ли я быть чем-нибудь вам полезен? — спросил его студент.
— Нет, благодарю вас, — поблагодарил Кашнев. — Вы, вероятно, и без того устали, а у нас я, наверное, найду Курчаева.
— Да и вы тоже. Вам сегодня особенно много пришлось пережить, — с заметным оттенком заботы и нежного внимания, мягко, обратился он к королеве, задержав её руку в своей руке, точно безмолвно прося у неё извинения за что-то.
— Хотите, я довезу вас домой. Ведь это по пути?
— Нет, благодарю вас, поезжайте. Мы доедем вместе с Александром Леопольдовичем. Вот, кстати, и другой извозчик, — ответила она, устало направляясь к своему, успевшему снова задремать, вознице.
— Ну, до свиданья. Благодарю вас, — раздалось из мрака.
Он крикнул извозчика, и, успев прежде их сесть в экипаж, приказал ему ехать как можно скорее домой.
По заплаканному и испуганному лицу горничной он понял, что дома уже всё известно, и бросился в комнату матери.
Дверь туда была затворена, и за дверью было тихо, точно комната опустела.
Алексей остановился перед дверью. Сердце его сжималось с такой мучительной болью, что ему самому хотелось упасть и сжаться в комок: его испугала и поразила эта тишина.
Но, может быть, мать была в другой комнате?
Он постучал и услышал голос матери:
— Войди.
«Не знает!» — решил он про себя и отворил дверь.
Первое впечатление могло только подтвердить эту мысль: мать его сидела в кресле, сестра — на кровати, а у стола — Курчаев, всё в таком положении, как это бывает в час отъезда, когда по обычаю и отъезжающие, и провожающие их на одну минуту присаживаются на чем попало.
Но это впечатление тотчас же разрушилось, когда он взглянул пристальнее на мать; она грузно сидела в кожаном кресле со свесившеюся на грудь головою, с руками, как деревяшки, упавшими по обе стороны кресла.
Глаза её были неподвижны и окаменелы. Нижняя челюсть дрожала, чего прежде никогда не замечалось в её лице, и углы губ страдальчески-некрасиво опустились книзу.
Лицо Ольги и даже поза её поразительно напоминали в эту минуту мать. Курчаев сидел, положив свои огромные руки на колени, ладонями вверх и с сосредоточенным видом кусал нижнюю губу, отчего мускулы левого глаза его шевелились и от него расходились морщины.
В комнате, кроме лампы, горела лампадка перед образом Николая Чудотворца. Не поднимая головы, старуха повела помутневшими глазами на сына и, видя по лицу его, что он всё знает, спросила глухо:
— Не нашли?
— Нет, не нашли, — растерянно ответил он. — Я, как станет рассветать, сам поеду и даю тебе слово, мама, что найду его.
— Найди, Алёша. То — дело Божье. Бог дал, Бог и взял, — со страшным спокойствием и покорностью выговорила старуха. — На то Его святая воля. Он взял, Он и найти тебе поможет. Ведь надо же старухе-матери дать проститься-то с сыном!
