Королева Брунгильда - [127]
В остальном статьи «Decretio Childeberti» оригинальностью почти не отличаются. Они затрагивают довольно много предметов, от воровства до человекоубийства и от похищения до вопроса о статусе рабов. Часто это просто ссылки на прежние положения либо расширение последних. Публично провозглашая законы на судебных собраниях три года подряд, король повышал свой авторитет и престиж. Символически привлекая к принятию решений своих лейдов, он выказывал им доверие. Это было важно. Что касается выяснения, можно ли было применять законы «Decretio Childeberti» или применялись ли они, — это проблема несомненно ложная.
В завершение отметим, что имени Брунгильды «Decretio Childeberti» не упоминает. Не надо делать из этого вывод, что женщины в принципе не допускались к юридической практике, как в ту же эпоху в Византии. В 587 г. составители Анделотского договора без колебаний поместили имя королевы в «шапку» документа. Однако скажем, что тексты законов — самые престижные документы в государстве — не имели ничего общего с таким соглашением в сфере частного права, как Анделотский пакт. Чтобы ясней показать могущество Австразо-Бургундского королевства, более ловким ходом было выдвинуть на первый план фигуру мужчины-законодателя. Брунгильда решила скрыться за спиной сына, отказавшись от видимой власти, чтобы сохранить реальную. Но хорошо осведомленные мужи, такие, как Григорий Великий, не дали себя обмануть: когда папа пожелал, чтобы во франкский закон были внесены изменения, он написал Брунгильде, а не королю, зная, что инициатива в сфере законодательства по-прежнему принадлежит ей[135].
Некоторые исследователи выдвинули идею, что королева пошла в кодификации права еще дальше. Ведь есть данные, позволяющие утверждать, что в конце VI в. было пересмотрено шестьдесят пять титулов салического закона и добавлен короткий пролог, авторство которого можно приписать Асклепиодоту>{694}. Причем приложением к нему сделали текст «Decretio Childeberti», словно в подтверждение того, что акт 595 г. вписывается в долгую юридическую традицию франков. Есть также предположения, что современники Асклепиодота участвовали и в разработке «Рипуарской правды», но убедительных доказательств этого не приведено>{695}.
Несомненно более вероятна причастность Хильдеберта II к составлению «Баварской правды»[136]. В самом деле, навязывание кодекса законов подчиненному народу было одним из методов франкского империализма, даже если законодатель старался учесть местные обычаи. К тому же «Баварская правда» возвеличивала Агилольфингов, кровных родственников Брунгильды и агентов ее власти. Так, в случае похищения их имущества члены этого семейства имели право на компенсацию в четырехкратном размере. Однако меровингская власть считала нужным напомнить условия, на которых дается эта привилегия:
Герцог же, который стоит над народом, всегда был из рода Агилольфингов и должен быть, потому что так относительно их решили короли, наши предки; кто из их рода был верным королю и мудрым, того они назначали герцогом для управления народом>{696}.
Агилольфингам ясно напомнили их место в обществе: короли в глазах своих баварских подданных, под пером меровингских хозяев они оказались не более чем «герцогами». Пока они покорны, их превозносят, но как только их верность вызовет сомнения, они могут быть раздавлены. Брунгильда уже дала им это понять на поле боя.
Вопрос прямого налогообложения
Если оружие и законы всегда оставляют какие-то следы, заметные историку, то руководство текущими делами чаще всего остается в тени. О повседневном управлении страной в период высшего могущества Брунгильды в конечном счете мало что известно. Приходится проводить экстраполяцию, исходя из разрозненных сведений, в основном относящихся к чуть более ранним временам.
Однако можно понять, что годы междоусобной войны подорвали бюджет меровингского государства. Как только положение выправилось, в разных регионах — в разное время, похоже, первой заботой Брунгильды стала ревизия списков прямых налогов. Например, в 589 г. двор отправил группу служащих для переписи населения города Пуатье. Эту группу возглавляли дворцовый граф Ромульф — вероятно, родственник Лупа Шампанского[137], — и Флоренциан, майордом королевы, что свидетельствует об интересе, какой к этой операции проявляла Брунгильда>{697}.
Эта «перепись», recensement в первом смысле слова, состояла в том, чтобы определить census, то есть подушный налог с каждого податного в зависимости от его средств. Поскольку прежде беспорядки в Regnum не позволяли вовремя корректировать устаревшие данные, обедневшие люди облагались куда большей податью, чем им позволяли платить реальные средства, и наоборот: с тех, кто разбогател, не взимали налог пропорционально новому богатству. Поэтому приход податных переписчиков
