Король - [4]

Этель. Не обижайтесь на него. Ведь он еще мальчик. Вырастет и станет хорошим евреем, как все мы.

Эрш. Конечно, конечно, мадам Гросман. Теперь он еще немножечко дикий. Пусть живет и растет счастливым.

^{Из комнаты слева доносятся голоса; один громкий, хрипловатый, другой высокий теноровый.}

Этель. Вот и Давид. Развяжите узел. Он не любит ждать.

^{Входят Гросман и Герман. Гросман высокий, плотный человек. Борода клином, низко подстрижена. На пальцах массивные кольца. Тяжелая цепь на жилете. Курит сигару. Герман бритый, низенький, толстый.}

Гросман. Повторяю еще раз, Герман, что всему виной вы. Не возражайте же.

Герман (робко). Я не возражаю.

Гросман. Молчите же. Во всем вижу вашу вину. Но на этот раз я прощаю. Не будем спорить: рабочий распустился! Теперь уже нет того рабочего, который был прежде. Но, но, но и но! Вы своей политикой совсем испортили их.

Герман. У меня была хорошая политика. Я думал…

Гросман (резко). Вы думали! Не нужно было думать, а делать… С рабочими может быть только одна политика: строгость и строгость. Закапывать их в землю. Где же была ваша строгость? Вы, управляющий, способны были зазывать рабочего в контору и там с ним разговаривать. Я бы его позвал в контору? Он бы у меня увидел контору? Эта политика стоила мне в прошлом году десять процентов прибавки. Я сказал бы прямо, что вы меня разоряете. (Этель, которая подошла к нему и потянула за рукав.) Что такое?

Этель. Давид, Эрш здесь. Он принес тебе шубу.

Гросман (сердито). Какой Эрш, какая шуба? Значит, я должен бросить все дела ради какой-то шубы? Пусть подождет…

Этель (робко). Ну не сердись. Я думала, что можно. Эрш уже давно ждет тебя.

Гросман. Так еще подождет. Город не горит.

Эрш (тихо). Конечно, Эрш подождет. Что значит? (Осторожно выходит.)

Герман. Вы ударили меня прямо по голове. Я вам служу верно. Что же я делал? Правда, иногда я бывал мягок. Но разве из любви к ним? Я делал все, чтобы расположить их к нам. Если я выдавал им под праздник вперед за работу или зимой отпускал уголь по своей цене, то не для того ли, чтобы они были покорны? Я был строг всегда и редко добр. Но то, что теперь происходит, идет помимо нас. Теперь уже нельзя испугать рабочего…

Гросман (с силой). Можно.

Герман. В стране революция…

Гросман. Это нас не касается. Разве люди уже перестали жить? Лавки торгуют, люди кушают. Задайте им революцию, если они этого хотят. Покажите, как можно подкупить рабочего. У нас есть средства. Уступок на этот раз, Герман, не будет. Никаких прибавок, никакого восьмичасового дня. Никакой врачебной помощи и других глупостей.

Герман. Мои люди уже работают. Но рабочие теперь просто с ума сошли.

Гросман. Мы их вылечим. Подойдите-ка сюда. (Отводит его в сторону.) Распустите слух, что я очень озлоблен на рабочих и хочу остановить мельницу. Понимаете? Мозги у вас имеются в голове?

Герман (покорно). Имеются.

Гросман. Не моргайте же глазами. Поговорите с русскими рабочими и обещайте им что-нибудь. Надо напоить их… А с еврейскими рабочими не церемоньтесь. Что у вас за противная привычка моргать, когда с вами говорят. Приведите завтра ко мне двух-трех… Я сам с ними поговорю.

Герман. Уже иду и уже начну, как вы приказали. (Голос его становится молящим.) Господин Гросман, я ведь служу вам хорошей палкой. Вы, может быть, думаете, что рабочие любят меня? Боятся моего духа. Сколько раз эти руки били рабочих ради ваших интересов? А убить меня не хотели? Вы же все знаете. Господин Гросман, – я не виноват…

Гросман. Ну-ну, ступайте. Я вас знаю. Ступайте и помните, что за эти пять дней я уже потерял три тысячи.

^{Герман удаляется.}

(Опять зовет его.) Я раздумал. Ступайте на мельницу и подождите меня. Позовите Степана и Петра. (Думает.) Ну ступайте! Я уже сам распоряжусь. Я только закушу и сейчас буду там.

Герман. Уже иду. (Выходит.)

Гросман (ходит по комнате). Я его заставлю танцевать на канате. Он действительно не виноват, но всех их, чертей, нужно в руках держать.

Этель. Конечно. Они все готовы утопить нас в ложке воды. Герман, наверно, хотел бы, чтобы ты служил у него управляющим, а не он у тебя.

Гросман. Пусть хотел бы! Ты не вмешивайся. Молчи! Кто сюда приходил?

Этель. Эрш принес шубу.

Гросман. Пусть идет к черту с шубой. На мельнице теряю, теряю, с домами возня… Шуба мне теперь нужна? Ты говоришь, кто пришел? Эрш? Ага! Ну хорошо, пусть Эрш идет сюда с шубой. Он мне, кстати, и нужен. Кажется, его сыночка зовут Мироном?

Этель. Кажется. (Выходит в правую дверь.)

Гросман (Жене). Что поделываешь, Женечка?

Женя. Я здесь только второй день, папа, и уже не помню, как я прожила эти четыре года. Все то же самое. Деньги, деньги и деньги…

Гросман (смеется). Поезжай домой. Я тебя не выгоню, хотя и следовало бы. Впрочем, я не вмешиваюсь.

Женя. Домой? Никогда! Я лучше повешусь.

^{Гросман удивленно смотрит на Женю. Входят Этель и Эрш.}

Гросман. Послушай-ка, Этель, что говорит твоя дочь! Хорошо, очень хорошо. Действительно, надо было дать ей в приданое тридцать тысяч рублей. Не лучше ли было б на эти деньги купить бумаг или вложить их в мельницу? Ну хорошо. Учите меня, учите. Маша уже таких денег не получит.

Этель. Нужно тебе слушать, что она говорит.