Король - [2]

Этель. Кто это там? Кажется, Эрш? Женечка, пришел чужой… (Делает ей знаки.)

^{Женя подходит к окну, опирается о подоконник и мечтательно смотрит на мельницу. Опять показывается голова Эрша. Он осторожно открывает дверь и останавливается на пороге. В руках у него узел. Кланяется, заискивающе улыбается, но не решается переступить дверей.}

Эрш. Здравствуйте… (Кланяется.) Здравствуйте!

Этель. Войдите же, Эрш. Вы принесли шубу?

Эрш. Я принес шубу.

Этель (невнятно, скороговоркой, Жене). Видишь, кто шьет отцу? Все тот же Эрш. А почему? Потому что он шьет дешево. Мы сами когда-то были бедны и знаем, что деньги не валяются на улицах. Почему же не простить Якову? Пусть делает все, что хочет, лишь бы хорошо зарабатывал. Войдите же, Эрш. Сколько раз вас нужно просить?

Эрш (входит прихрамывая). Вот я уже вошел. Господин Гросман дома?

Этель. Давид дома, но он теперь занят. О забастовке вы ведь знаете? Вот он и сидит с Германом в кабинете и работает. Хорошие времена наступили, Эрш, – нечего сказать.

Эрш. Ну я подожду. Что, у меня времени нет? Имею время. (Заметил, что Женя смотрит на него.) Здравствуйте.

Женя (неохотно). Здравствуйте!

Этель. У вас есть время, Эрш, а мне жалко человека. Я всегда жалею рабочего человека. Пойду и посмотрю, что делает Давид.

Эрш. Нет-нет… К чему? Имею время. Я вас прошу – не беспокойте их. Это же человек! Такие дела, и вдруг Эрш со своей шубой. Я вас прошу. Они рассердятся, я потеряю язык, а шуба ведь не скажет, что она хорошо сшита. Вот я уже выхожу в переднюю, уже сижу там, и уже никто не знает, что я пришел…

Этель. Так посидите здесь. (Указывает ему место в углу.)

Эрш (твердо). Могу постоять… (Садится и старается сделать вид, что его нет в комнате.)

^{Этель переходит комнату и усаживается на стуле у левой стены. Небольшая пауза.}

Будет холодная зима… уже будет зима…

Женя (вскользь). Если бы можно было уехать отсюда.

Этель. Расскажите лучше, что в городе слышно, Эрш. Тихо? Вы же должны все знать… Вот я выезжаю. Если Давид очень хочет, я сажусь в свою карету и выезжаю. Но что можно из кареты видеть или слышать? Вот когда Давид работал на сахарном заводе…

Эрш (перебивает. Когда говорит, встает). Что значит? Разве я не помню, когда господин Гросман работали на сахарном заводе? Сколько раз они у меня закусывали, когда возвращались с работы. Спросите-ка у них? Я тогда был молод, и они были молоды…

Этель. Об этом, Эрш, нужно уже забыть. Работал? Пусть работал. Но не крал, никого не ограбил. Был человеком, скопил деньги и купил мельницу. Разве у того же хозяина другие не работали вместе с ним? А что они? Где они? Кто любит деньги, тот умеет делать деньги. Купил мельницу, потом перестроил ее, потом сломал и выстроил эту. Что же вы рассказываете, что он у вас закусывал? Вы хотели, вы угощали… А он и тогда не нуждался…

Эрш (садясь). Я ничего этим не думал.

Этель. Я не говорю, что вы думали. Еще думать, что вы думали. Перестаньте! Так тогда, Эрш, когда он еще работал на сахарном заводе, я обо всем знала, что делалось в городе. Обо всем. И кто женится, и кто развелся, и кого убили; а теперь я ничего не знаю.

Женя. Зачем, мама, так много говорить?

Этель. Почему много? Это ведь Эрш. Не учи меня. Я сама знаю, с кем, и как, и сколько надо говорить.

Эрш (хочет угодить обеим. Встал). Я ничего не слышал. Эрш слышит? Много он может услышать, когда вот здесь бьется, а тут дрожит… Я бы, кажется, пушки не услышал, если бы она даже выстрелила возле моего уха.

Этель. Так. (Кивает уверенно головой.) Значит, вы хотите сказать, что очень плохо?

Эрш (встал). Плохо. Это тоже называется словом? Сидишь и шьешь. Шьешь? А что же делать? Танцевать? Но где душа? Не о чем говорить…

Женя (заинтересованная). Расскажите, Эрш.

Эрш. Считайте, что я рассказал. Так уже легче? И какое другое дело есть, как не бить еврея? Это какие-нибудь люди? Это же звери! И теперь идет уже не на шутку. Теперь нас всех вырежут. Что? Вы спрашиваете, как еврей не убегает? Вот так он не убегает. Куда ему бежать? В землю? В Америку? К Герцлю?[1] Да-да, можно поблагодарить войну.

Этель. Чем война виновата?

Эрш. А кто же виноват? Я?..

Этель. Рассказывайте, Эрш. Ну, ну! Смотрите, как у меня похолодели руки. Они стали холодны как лед. Обо всем могу слушать, но когда услышу об евреях, у меня стынет кровь…

Эрш. Что же еще сказать? Я уже все сказал. А дома я молчу? Говорю… Ну так говорю! Много это помогает. Сижу со своей женой и толкую: еврей должен сидеть тихо. Бог, – евреи!.. Что же они делают? Что они делают? И что это за бомбы, я вас спрошу? Бомбы нам нужны? Спрячьтесь в норы, и пусть вашего носа не увидят, когда в стране такое происходит. Я кричу: евреи, сидеть тихо! Зачем нам эти демократы, эти оборванцы мальчишки, девчонки, эти книжки? Они хотят биться головой о стенку, пусть стенка бьет их назад… Им нужна революция, пусть они и целуются с нею. А вы, оборванцы, влезьте в свои норы и затаите дыхание… (Заметил, что стал очень развязным, и оборвал.)

Женя (вскользь). Какой-то проклятый народ, эти евреи. Скорее бы уже всех перерезали.

Этель. Что же будет?

Эрш. Вы хотите, чтобы я сказал, что будет. Хорошо попали! Ну хорошо, я скажу… Будут резать. Даже два раза переспрашивать не надо.