Король-Уголь - [29]

— Им нужно прививать навыки солидарности. В одиночку они бессильны перед властью могучих корпораций. Но если они сплотятся и будут продавать свой труд коллективно, тогда с ними начнут считаться, как с силой.

Он замолчал и вопросительно посмотрел на Хала:

— Что ты думаешь о профсоюзах?

— Они-то как раз меня очень интересуют, — ответил Хал. — Вот так послушаешь одного, другого, — все говорят по-разному, потому что есть еще много взаимного предубеждения. Я хочу помогать обиженной стороне, но я должен быть уверен в правильности методов.

— Какие могут быть иные методы? — Олсен сделал паузу и потом спросил — Уж не надеешься ли ты воззвать к нежным сердцам предпринимателей?

— Нет, я не это имею в виду: но разве нельзя обратиться к людям вообще, к общественному мнению? Я американец и вырос с верой в свою страну. Я не могу отказаться от мысли, что есть какие-то способы добиться справедливости. Пожалуй, если бы народ активнее занялся политикой…

— Политикой? — воскликнул Олсен. — Господи! Сколько ты здесь живешь?

— Месяца два.

— Ну так побудь до ноября и посмотри, что делается с избирательными урнами в этих поселках!

— Представляю себе…

— Нет, ты не можешь себе этого представить. Вот так же, как невозможно себе представить, какое здесь царит взяточничество и какая нищета!

— Но если бы все рабочие голосовали дружно вместе…

— Как могут они голосовать вместе, если первый, кто заикнется об этом, вылетит отсюда? Даже американское гражданство получают только верные слуги хозяев. Ни одного рабочего не зарегистрируют в списке избирателей, пока его начальник не даст на то разрешения. Вот почему профсоюз — это первое, что нам нужно!

Слова Олсена казались справедливыми, но Хал вдруг вспомнил рассказы о «бродячих делегатах» и о гибельных последствиях «профсоюзного засилия». А ведь он-то совершенно не собирался заниматься профсоюзными делами! Между тем Олсен продолжал:

— У нас в стране есть законы, куча законов об угольной промышленности: о восьмичасовом рабочем дне, о запрещении платить за труд талонами, о правилах торговли в магазинах угольных компаний, о борьбе с угольною пылью, о контроле при весах. Все это вписано в свод законов, но какая польза от этого жителям Северной Долины? Кому придет в голову, что такие законы существуют?

— Погоди! — перебил Хал. — Если так ставится вопрос, если цель вашего движения — внедрить законность, то я подписываюсь обеими руками!

— Но как же внедрять законность без профсоюза? В одиночку никто этого не добьется: стоит кому-нибудь заикнуться о законности, как его в два счета выгонят отсюда. В Уэстерн-Сити наши профсоюзные руководители уже обращались в разные официальные учреждения штата, но те и пальцем не пошевельнули. А почему? Да потому, что за нами не стоит рабочая масса, и они это знают. Ведь и политические деятели и шахтовладельцы — все одинаково понимают, что единственно опасная для них сила — это мощный профсоюз.

Халу эти доводы показались совершенно новыми:

— А народ-то как раз не понимает, что рабочим необходима организация для утверждения их законных прав.

Олсен шутливо всплеснул руками:

— Господи! Все и не перечислишь, чего люди не знают о нас, шахтерах!

29

Олсен стремился заинтересовать Хала и посвящал его во все тайны своей профессии. Он находил людей, которые верили в профсоюз и соглашались, несмотря на риск, вербовать других. Всюду, где побывал Олсен, оставались сколоченные им группы, и он находил способы держать с ними связь, чтобы тайком переправлять пропагандистскую литературу и распространять ее среди рабочих. Он считал, что так создадутся первичные ячейки. А через год-полтора они уже будут на всех шахтах и можно будет выйти из подполья: созывать митинги в городах и в других местах, куда охотно пойдут рабочие. Дух протеста будет расти; рабочие начнут вступать в профсоюз такими темпами, что угольные компании не смогут с ними расправляться. И тогда рабочие потребуют своих прав, иначе пригрозят всеобщей стачкой во всем районе.

— Пойми, — закончил Олсен, — мы же имеем законное право объединиться, хоть это и не нравится хозяевам. Пусть тебя это не пугает!

— Так-то так, — сказал Хал, — но, по-моему, здесь, а Северной Долине, разумнее было бы выдвинуть какое-нибудь другое требование, менее спорное; например, рабочий контроль за весами.

— Все равно, — улыбнулся Олсен, — чтобы поддержать даже это требование, нам необходим профсоюз.

— Пусть так, — настаивал Хал. — Но существуют предубеждения, с которыми приходится считаться. Некоторые люди настроены против профсоюза; им кажется, что это приведет к тирании и насилию.

Его собеседник рассмеялся:

— Боюсь, что ты тоже разделяешь это мнение. Ладно, если хочешь заняться вопросом весового контроля, я препятствовать не стану.

Чудесно, вот это дело, настоящее дело! С тех пор как Хал стал подручным забойщика, работая под сводом в пять футов высотой, жизнь показалась ему скучной. А так-то, конечно, будет интереснее!

Но искренне ли он хочет этим заняться? До сих пор он оставался лишь наблюдателем шахтерской жизни. Правда, он уже убедился, что для шахтера созданы жестокие условия, причем это была совершенно ненужная, преднамеренная жестокость. Но когда дошло до дела, Хал заколебался: старые страхи и предубеждения вновь зашевелились в нем. Ведь ему всегда внушали мысль, что рабочие — народ буйный и ленивый, что им необходим кнут. А теперь, оказывается, он сам намерен выбить из сильной руки этот кнут, стать союзником тех, кто «подстрекает рабочих к бунту»!