Король-Солнце - [13]
Покои королевы тоже располагались на первом этаже — в южной части «оправы», то есть нового здания; к ним вела красивая Лестница королевы, проходившая через комнаты охраны и приемные, образующие ныне большую картинную галерею. Из окон ее спальни и будуаров открывался вид на Оранжерею, Швейцарский резервуар п поросшие лесом холмы Сатори. Здесь, в своей спальне, Анна Австрийская и умерла. Позже в этих же покоях скончались королева Мария Лещинская и две дофины. Здесь же родились девятнадцать королевских отпрысков. К сожалению, Версаль так и не увидел второй Анны Австрийской, королевы, отвечавшей всем запросам Людовика XIV. В его представлении королева должна была не только сиять в обществе, отличаться воспитанием и служить украшением королевских живых картин, но и уметь управлять придворными и проявлять интерес к их человеческим нуждам. Мария Терезия превосходно знала, как вести себя на церемониях; была хорошо воспитана. У Людовика не было причин стыдиться ее, как, впрочем, нс было и причин гордиться супругой. По уровню своего развития она оставалась ребенком; любила играть с маленькими собачками и полоумными карликами; живя во Франции, так и не научилась грамотно говорить но-французски. На своих подданных Мария Терезия не производила никакого впечатления. Хорошенькая личиком, она не была привлекательной. У нее были короткие ноги и черные зубы от злоупотребления шоколадом и чесноком. Король питал к жене нежные чувства и обращался с ней по-отечески. Она же обожала его, но избегала оставаться с ним наедине — это приводило ее в смущение. Одного доброго взгляда царственного супруга бывало достаточно, чтобы она весь день чувствовала себя счастливой. Она верила всему, что он ей говорил, сама все ему рассказывала. Мария Терезия часто страдала от приступов ревности. Когда начался роман Людовика с Луизой де ла Вальер, она пыталась протестовать, отказавшись спать с королем. Это был не самый лучший способ обратить на себя внимание неверного супруга. Наоборот, такое поведение еше больше отдалило Марию Терезию от мужа. Потребовались месяцы и вмешательство королевы-матери, чтобы восстановить их нормальные взаимоотношения. «Хозяйка усадьбы», как звала ее мадам де Севи- нье, в дальнейшем к подобному средству больше нс прибегала. По сведениям различных источников, у короля и королевы была чернокожая дочь, которую они держали в монастыре близ Мелена. Маленькая «мавританка» действительно там проживала, и, когда двор выезжал в Фонтенбло, се регулярно навешали либо королева, либо другие дамы королевской фамилии. Являлась ли она на самом деле дочерью Марии Терезии и Людовика XIV, мы, вероятно, уже никогда нс узнаем.
У брата короля герцога Орлеанского, известного под именем Мсье, во дворце в 1674 году были временные апартаменты. Когда шато разросся, Мсье получил там великолепные покои. Пока дофин не вырос, значительной фигурой при дворе оставался Мсье. Людовик был предан брату, хотя часто не принимал его всерьез. Все что он ни делал и ни говорил, король воспринимал как шутку, причем шутку дурного толка. Внешне герцог Орлеанский являл собой! карикатуру на своего брата: ростом он был на треть ниже Людовика, имел более выраженные восточные черты лица, был смуглым и черноглазым. Был женат дважды, имел любовницу и одиннадцать законных детей, семь из которых умерли в младенчестве или появились на свет мертворожденными. Его называют «дедушкой Европы»: потомков герцога Орлеанского можно найти в каждой королевской семье Европы, исповедующей римско-католическую религию. После Людовика XIV все правители Франции, включая Марию-Антуанетту и сына Наполеона, вели свое происхождение от герцога Орлеанского. Он во всем стремился походить на Генриха III, даже в набожности, хотя заметим, что в этом в большей степени сказалась его любовь к церемониям. Воспитанный дальновидным Ма- зарини и Анной Австрийской, он совершенно не интересовался государственными делами, чтобы не смущать своими политическими амбициями царственного брата.
Основу его жизненных интересов составляли роскошные туалеты и драгоценности, балы и этикет (в тонкостях которого он хорошо разбирался), произведения искусства и мальчики. Он любил свои замок в Сен-Клу, который был одной из великолепных загородных королевских резиденций. Людовик подарил ему еще и Пале- Рояль, городской дом Ришелье.
В юности Мсье был неравнодушен к баталиям. Обычно он приезжал на поле брани поздно, едва встав с постели, но воинственно настроенный, напомаженный и напудренный, со слипшимися ресницами, в бантах, кружевах и лентах, усыпанный бриллиантами, но без шляпы. Головной убор он никогда не носил, из боязни помять парик. На поле сражения он вел себя отважно, как лев, и беспокоился только об одном: как бы солнце и пыль пе испортили его нежный цвет лица. Герцог Орлеанский был отличным стратегом, но со временем понял, что война отнимает слишком много сил. Он избегал тяжелых физических нагрузок, никогда не увлекался охотой и старался как можно реже бывать на улице.
Мсье был человеком веселым и разговорчивым. На семейных сборищах его голос часто заглушал остальные. Людовик, не умевший вести светскую беседу, говорил, что всякий раз радуется, когда слышит потоки чуши, которые льются из уст его брата. К королю Мсье относился с безгранично уважительной фамильярностью. Он знал свое место и нс претендовал на большее. Король отвечал ему любовью, но нс без тени снисходительности. «А теперь мы будем работать; ступай поразвлечься, братец». Король называл его «шоп Frcre», а Мсье называл короля «тсьс». Иногда случалось, что братья ссорились. Выглядело это так: Мсье, отличавшийся чрезмерной обидчивостью, набрасывался на короля, при этом он напоминал шпица, тявкающего на льва. Все стычки между братьями происходили по инициативе герцога Орлеанского. Вот типичный пример. Один дворянин из его свиты по имени Фламареи каким-то образом не угодил Мсье, за что тот уволил его при первом же удобном случае. (Современники находили маленький двор в Сен-Клу «беспокойным».) Вскоре после этого Фламарен появился на одном из вечерних балов короля. Мсье, дрожа от гнева, бросился к Людовику и сказал: «Мсье, Фламарен неуважителен ко мне. Я не запрещал ему появляться в вашем доме, так как это выходит за пределы моих полномочий, но я велел ему нс попадаться мне на глаза, поэтому я считаю его появление здесь предосудительным и наглым». «Но, брат, — ответил король, — это не моя вина!» Эти слова еще больше разъярили Мсье, и Людовику пришлось сказать, что они вернутся к этому разговору позже, когда тот успокоится; подругой раз так и не наступил. Герцог Орлеанский этот вопрос больше не поднимал, хотя Фламарен продолжал мелькать при дворе.
