Король шпионских войн. Виктор Луи — специальный агент Кремля - [41]

В общем, «Берёзка» — это целая субкультура, оставившая в умах миллионов советских людей глубокий фольклорный след, разбавившая уныние тотального дефицита и создавшая новую социальную стратификацию по принципу «ходит в «Берёзку»» или «не ходит в «Берёзку»». Девушка, у которой в родительском доме стояли купленные в «Берёзке» товары, автоматически становилась перспективной невестой. Ну и так далее. Уж не говоря о самих чеках-сертификатах, ставших желанной альтернативой «деревянному» рублю, дальними потомками русского золотого червонца, параллельной валютой страны вплоть до их отмены в 1988-м. Бизнес-проект, авторство которого приписывают Виктору Луи, продержался 24 года.

О «Березке» рассказывают один забавный эпизод, который относят к середине 70-х. Как-то раз в такой «магазин не для всех» зашёл мятежный академик Сахаров. Эта территория была, как и всегда, свободной от дефицита — японские телевизоры, немецкие пылесосы, французские духи, «Грундики», «Нэшнлы», «Шарпы» — весь этот рай сопровождали ценники: «600», «350», «280»… такие же, как везде.

Сахаров подошёл к прилавку: продавец сразу отметил, что на покупателе — звёздочки Героя Соцтруда. Времена были уже «блатные», и никто не удивился: если герой — значит сертификаты есть, значит положено. Академик выбрал разные товары больше чем на тысячу рублей и направился в кассу. Когда ему назвали сумму, он как ни в чём не бывало достал портмоне, отсчитал тысячу с чем-то «деревянных» с Лениным и протянул кассирше. Та на него, конечно же, вытаращила глаза: «Мужчина, а вы что не знаете? Это «Берёзка», а не сельпо!» Академик изобразил неподдельное удивление: «Что вы имеете в виду?» Ему объяснили как особо понятливому. «Как?! — воскликнул автор водородной бомбы. — То есть наши советские рубли вы не принимаете?!» Надвинув на нос очки, он поднёс банкноту к глазам: «Это как же?.. Вот, написано: «Государственные казначейские билеты обязательны к приёму на всей территории СССР во все платежи для всех учреждений, предприятий и лиц по нарицательной стоимости». То есть тут — не советская территория?! А ну-ка звоните министру торговли!!!».

Испуганный персонал бросился к телефонам — звонить начальству. Через несколько минут, по рассказам, у академика молча приняли советские рубли и отдали «сертификатные» товары, тоже абсолютно молча.

В эту историю можно и не верить, но через годы судьба снова сведёт их — Виктора Луи и Андрея Дмитриевича Сахарова — в заочной дуэли, самой громкой международной информационной войне. А у Луи случайностей не бывает.

В октябре 1964 года настало время «Ч».

В одно прекрасное утро в квартире друга Луи литератора Виктора Горохова раздался телефонный звонок. Говорят, что с годами можно научиться различать звонки по силе, нервозности, степени тревоги и атрибутировать совершенно одинаковый звонок разным людям. Наверное, это что-то из области сверхвысоких частот. Этот телефонный вызов был именно таким — резким, требовательным, нетерпеливым. Дело было утром, и Горохов, расслышав тональность, выбегает из туалета.

— Я слушаю.

— Что бы ты сделал на моем месте, если бы узнал, что нет главного? — начал без «здрасьте» Луи.

— Кого? Бога? — привычно схохмил Горохов.

— Не ерничай. Я тороплюсь, — начал сердиться Луи.

— Ну, хорошо, хорошо. Говори тогда прямо — кого нет?

— Сняли Хрущёва, — выдохнул собеседник.

Не кладя трубку, Виктор Горохов начинает метаться по кухне в поисках курева. Генсеков снимают не каждый день. Точнее, в первый раз. Вообще, у нас редко «снимают» верховных правителей, обладающих колоссальной властью…

— А ты… — подыскивает слова Горохов, но потом понимает, что выбирать выражения уже бессмысленно. — Ты это точно знаешь?

— Точно… Как думаешь, сообщать в Лондон?

Этому диалогу предшествовала бессонная ночь, ночь — как указывает реконструкция событий — на 15 октября 1964 года. Что именно происходило той ночью, доподлинно неизвестно по сей день, как неизвестно многое из жизни этого загадочного человека. Но есть версии.

По одной из них, знакомый Луи Виктор Ерохин в ту пору работал на «Иновещании» — в него были объединены редакции, которые вели радиопередачи на зарубежные страны на русском и иностранных языках (сегодня это «Голос России»), Накануне вечером приятели созвонились, и между ними, по утверждению апологета этой версии, состоялся примерно такой диалог:

— Как дела? Контора пишет? — начал Луи.

— Да не говори… Ты знаешь, ерунда у нас какая-то. Тут из всех текстов наших эфирных… Ммм… как бы это сказать-то… — мялся Ерохин.

— Ну прямо говори, от судьбы не уйдёшь.

— Ну, словом, почему-то фамилию Хрущёва отовсюду вычеркивают. Чертовщина какая-то. Может с ним случилось чего? Немолодой ведь, — наконец выдавил из себя Ерохин.

— Да уж, не говори. Семьдесят недавно отпраздновал, кукурузник наш. Ладно, посмотрим! Ну бывай!

— Бывай.

Луи сразу почуял запах жареного: это чутьё, которое могло быть только принятым божьим даром: простому советскому газетчику оно незнакомо. «Ведь ещё с июля, — рассуждал Луи, — а если поднатужиться, то и с апреля его «друзья» начали проговариваться, что «Никитой все недовольны, утомил». Что урожай, собранный колхозами в этом году, из рук вон плохой, и собрано даже меньше того, что посеяно. Что реформа бюрократии саботируется самой бюрократией. Что Киевский Купчик, как называл Хрущёва Берия, затеял очередную переделку в управлении сельским хозяйством. Что гэбэ кишит Пеньковскими. Что всё летит кувырком на международной арене».