Король шпионских войн. Виктор Луи — специальный агент Кремля - [28]

Это неизвестно, да и неважно. После серии кабинетных манипуляций в начале 60-х право долгосрочной аренды этой дачи, сроком на 49 лет с возможностью передачи по наследству, получает будущий маршал политтехнологий, а пока полковник Виталий Евгеньевич Луи. Он примерно в возрасте Христа: для генеральской дачи в Переделкине в те-то годы возраст даже не детский — ясельный, но после девяти лет лагерей этот человек навёрстывает со скоростью год за девять.

Говорят, Луи отдал за дом с гектаром земли 17 тысяч пореформенных рублей, то есть тех же, что были у нас до конца 80-х. Опять же говорят, что даже на первом этапе реконструкции «вкачал» в него ещё больше. Деньги плюс административный ресурс, плюс формальная непринадлежность к номенклатуре давали Луи неплохие суммы и оберег от печальной участи своей баковской соседки Екатерины Фурцевой, министерши культуры, которая нахимичила со стройматериалами, была бита по партийной линии и вскоре загадочно умерла.

В итоге среди царства казённых госдач выросла и расцвела одна по-настоящему частная: оазис капитализма, экстерриториальный анклав, «княжество Монако» во главе с Луи-королём. Язык не поворачивался назвать это «дачей» — поместье. Имение. Правда, среди «баковских старожилов» ходил мрачный слух о том, что якобы на стройке разбился насмерть один из рабочих, и дело пришлось заминать двумя способами — щедрой компенсацией родственникам и прикрытием со стороны одного важного чина из КГБ.

Как бы то ни было, в стране, где частное лицо приобрести стройматериалы законно практически не могло, стройка была успешно завершена. Семейство Луи (а в 1962-м у супругов появляется второй сын, Николай, или Николас) переезжает на природу.

Дом был переделан до неузнаваемости, и это был даже не «евро», а гораздо более престижный ремонт: словом, советский человек не мог такое иметь по определению. Приезжавшие к нему друзья ловили себя натом, что попадали в совершенно иное измерение. Фаина Киршон, впервые очутившись на «луёвой даче», как её называли среди друзей, воскликнула:

— Как советский человек может так жить на одну зарплату?!

— Всё, что вы видите вокруг, — отвечал Луи, — в общем-то, не мой вкус: это скорее дразнилка для иностранцев.

Стоит, впрочем, подробно остановиться на самой даче, которая, конечно же, не стояла в брежневском застое, а претерпевала изменения и улучшалась вплоть до самой смерти хозяина.

Как уже упоминалось, Виктор был великим эпатажником, который подпитывался энергией человеческого удивления, и потому нечто из этого рода должно было встречать посетителей уже у входа. Он лучше выдумать не мог: у дверей стояло огромное чучело медведя в натуральную величину с подносом для визитных карточек. Не просто кич, а тонкая игра разума: дело в том, что подобные истуканы, собирающие визитки, стоят во многих частных домах в Америке и Западной Европе. Но у Луи стоял именно русский медведь, который как бы издевался над этой традицией: мы, дескать, тоже можем, как вы, но коль вы считаете нас всех медведями, то мы не обманем ваших ожиданий — получайте. И ложьте свои визитки, ложьте...

В прихожей, вторым после медведя, гостя встречало огромное антикварное зеркало в деревянной раме в стиле барокко, потрясавшее воображение уже не в шутку, а серьёзно. По рассказам Фаины Киршон, разбиравшейся в старине профессионально, оно было не менее двух метров в диаметре. Медведь — это было последнее, на чём посетитель мог выдохнуть воздух вместе со смехом: на зеркале же начинали вдыхать — до конца осмотра дыхание, как правило, задерживали.

Под узкой лестницей на второй этаж располагалась сауна — это для консультаций в более узком составе и поддержания «тёплой, дружественной атмосферы».

Дальше — гостиная, которой глазомер гостя приписывал не менее шестидесяти квадратных метров. В гостиной располагался камин: не печка, а именно камин, перед которым, как и подобает на родине Дженнифер, стояли два больших массивных викторианских кресла. Поодаль — концертный рояль. Стена над камином была полностью отдана тому, что торговцы антиквариатом называют «русской клюквой»: у Виктора «клюкву» представляли большие блюда кузнецовского или гарднеровского фарфора с надписями вроде «Хлеб да соль», «Дураки пьют, умные льют», «Тот дурак, кто не пьёт» и так далее. Каждое из них, по самым скромным оценкам, стоило столько же, сколько в месяц получал советский инженер, но Виктор не скупился на вещи, создававшие и вызывавшие правильное настроение, которое бесценно.

«Русский touch» придавали и фигурки из «бисквитного», не политого глазурью, фарфора, изображавшие деревенскую жизнь: уличные разносчики, молочницы, мужики с красными мордами. Эти персонажи тоже «работали» на иностранцев, сразу по приходе последних настраивая на добродушный, расслабленный лад.

Было в гостиной место дивану и необыкновенной по тем временам красоты журнальному столику со столешницей в форме неотёсанной пластины, срезанной с цельного пня: за него гостю предлагали сесть сразу после экскурсии по дому. Было видно, что мебель покупалась Виктором старая, однако хозяин её «доводил» до нужной кондиции, нанимая реставраторов. Вообще, воскрешение, вдыхание в вещи второй жизни Виктор считал со своей стороны неким мессианством.