Король Шломо - [3]

Травы весенней земли стали постелью Шломо и Наамы. Он шептал:

«Как ты прекрасна, подруга моя, как ты прекрасна!

Голуби – очи твои из-под фаты твоей!

Волосы твои – будто козы,

что сбегают с гор Гилада,

зубы твои – стадо храмовых овец,

что вышли из купальни —

все они без порока, и бесплодной нет среди них.

Как алая нить губы твои, и милы твои уста».

Двое запомнили эту ночь навсегда, будто испугались, что ей не суждено повториться.

Глава 2

Над Ерушалаимом задержалась весна. Шёл уже второй её месяц, а стены выстуженных за зиму домов всё ещё не отогрелись.

В комнате горел очаг. Недалеко от него распласталась по земле вислоухая коза. Потрескавшимися от холода губами она брала листики, которые протягивал ей, отрывая от веток, пророк Натан. Он недавно очнулся от дремоты и теперь, сидя на подстилке близ очага, кормил козу и диктовал начинающему писцу – худенькому мальчику в длинной полосатой рубахе:

– Господь наградил своего любимца Давида многими сыновьями. Были они и красивые, и умные, и храбрые, и…

– Добрые, – подсказал писец.

Пророк Натан посмотрел на него, вздохнул и продолжал:

– Но лишь один из них понял замыслы Давида, догадался, за что Бог любит его отца и прощает ему все грехи. Да, это был Шломо. Я говорил Давиду: «Ты не смотри, что он слабенький, этот мальчик. Господь дал ему мудрое сердце, а ты оставь ему власть. Шломо ещё не понимает, но чувствует, что дело отца – от Бога и, значит, его нужно продолжать».

– «Продолжать», – повторил пророк Натан. – Пиши дальше: «Все племена иврим вместе завоёвывали Эрец-Исраэль – землю, которую заповедал Господь праотцу Аврааму и его потомкам. Но когда народ пришёл сюда, судья Иошуа бин-Нун – да будет благословенна его память – разделил землю между племенами, чтобы каждое очистило свой надел от язычников и их капищ, жило в нём, как положено детям Авраама, и защищало эту землю от врагов». Почему ты не пишешь? Потому что ни одно из наших племён не выполнило завет Иошуа бин-Нуна?

– Нет, нет, – сказал мальчик. – Я пишу. Говори дальше.

Пророк Натан потёр рукой лоб.

– Я сбился, – сказал он хмуро. – Пойди поешь, потом продолжим.

Ветер, проникая в дом через щели, раскачивал пламя светильника, и, будто следуя за пламенем, метались мысли Шломо.

«Кто это был? Кто? – в отчаянье думал он, вспоминая ночное видение. – Кто мне сказал: “Твой отец дал людям Псалмы – слова, которыми человек может говорить с Богом. Но люди ещё не смеют произнести их. Поэтому ты должен построить дом Бога, куда иврим придут, чтобы говорить с Ним”? Я должен построить Храм!»

Шломо вдруг это стало так ясно, что он испугался и проснулся. Сел на постели, повторил вслух:

– Я должен построить дом Бога.

Король Шломо позвал слугу и велел ему найти писца, который не спит. Когда писец пришёл, король Шломо продиктовал ему приказ: «После осенних праздников с Божьей помощью начать строить Храм, как завещал нам король Давид. Советнику Ахишару отправиться в Цор[2] к царю Хираму I и передать: король Шломо принимает все его условия и хочет скорее начать строить дом Бога нашего на горе Мориа».

Отпустив писца, король Шломо остался один, смотрел на пламя светильника и думал.

«Я больше не сомневаюсь, что пришла пора строить Храм. Но люди не раз будут спрашивать: зачем. Разве мало есть у иврим жертвенников, которые они называют храмами? Теперь я знаю, что Давид замышлял что-то совсем другое, чего не было ни у иврим, ни у их соседей: дом Бога. С кем мне поделиться своим сновидением? С Наамой? Она будет слушать, ничего не понимать и улыбаться. С моим учителем, пророком Натаном? Завтра я встречусь с ним и буду говорить о Храме.

Храм… Может, Бог посылает мне собеседника? Ведь я всегда просил Его об этом. Когда построю Храм, я спрошу у него: “Почему одна и та же участь предназначена праведнику и нечестивцу, доброму и злому, тому, кто приносит жертвы, и тому, кто забыл Бога? Почему?”»

Зная, что ещё долго не уснёт, король Шломо вышел из дома и направился на гору Мориа, чтобы ещё раз осмотреть место, выбранное его отцом для Храма.

Ночь накрыла Ерушалаим такой темнотой, что догадаться, где жилье, можно было только по блеянью овец в загонах.

– На Песах[3] тебе нужно принести мирные жертвы за дом Давида и за весь народ, чтобы укрепилось твоё королевство, – сказал первосвященник Цадок, и Шломо понравился его совет. Он рассказал о нём командующему Бнае бен-Иояде.

– Значит, пойдём в Гив’он, – сказал командующий. – Там и Священный шатёр, в котором Ковчег Завета находился в пустыне Синай, и жертвенник. Народу соберётся очень много, а в Гив’оне есть большой холм – на нём как раз стоят и Священный шатёр, и жертвенник. Устроим праздничное жертвоприношение. Народ разместится у подножья холма и по его склонам.

Ковчег Завета – деревянный ящик, в котором хранились каменные плиты с Десятью Заповедями, данными Богом народу иврим на горе Синай, – Давид перенёс в завоёванный Иву с. Теперь это разросшееся селение стало называться «Город Давида». Священный шатёр и жертвенник оставались в селении Гив’он, в наделе племени Биньямина.

Гив’он находился в двух парсах[4] севернее Ерушалаима. За два дня до Песаха триста молодых священнослужителей с ритуальной посудой и инструментом отправились в Гив’он, чтобы всё подготовить к празднику. Среди них были и музыканты, так что во время пути непрерывно слышались барабаны и бубны.