Король на войне - [54]

Валентин продолжал учиться на нейрохирурга и стал ассистентом Уайли Маккиссока. В ноябре их отделение перевели из больницы Ливсдена в Аткинсон-Морли, санаторий для выздоравливающих, располагавшийся в Уимблдоне; это было подразделение больницы Святого Георгия с новой операционной, и временно его отдали под хирургию. Для Валентина было любопытно вернуться в свою бывшую больницу. Лори он писал так: «Перевод вроде бы и неплох, но не знаю, сколько еще я сумею продержаться под сенью святого Георгия».

Сам же Лори в конце сентября вместе со своей частью отправился в Найроби – правда, из-за строгостей военной цензуры он не мог сообщить об этом родным, хотя их ответные письма пестрели всяческими предположениями. Они понимали, что место, должно быть, теплое, и завидовали этому, сидя в хмуром, зимнем Лондоне, но и только. «Старушка все еще гадает, где ты, – 5 декабря писал ему Валентин. – Мы пришли к заключению, что тебя не может быть только в Австралии… Должен сказать, что в настоящий момент я нахожу Англию довольно скучным местом, но уже не в столь отдаленном будущем надеюсь увидеть мир своими глазами».

Миртл же продолжала помогать частям, которые проходили через Дом Австралии; к 1942 году общественный центр уже вырос до клуба «Бумеранг»: на двух его этажах австралийские военные могли получить совет, где разместиться, выпить, пообедать или подстричься, сыграть в бильярд или на пианино, поболтать с друзьями и даже узнать, кто как погиб. Каждую неделю Би-би-си вела из клуба передачу, через которую военные передавали приветы домой, родным. Миртл помогала готовить еду; бывало, кормить приходилось по 300–400 человек в день. Она только удивлялась, откуда их столько берется.

Письма Миртл к сыновьям рисуют обстановку на домашнем фронте, со всеми ее подъемами и спадами. «Сегодня зарезали нашего бедного маленького барашка, – писала она Лори в ноябре. – Как вы, наверное, заметили, последнее время ему было очень одиноко. Сил у него хватало, и я боялась, как бы он не сшиб меня с ног. Придется отдать его в общий котел, а себе оставить только маленький кусочек». В Бичгроуве она держала и других животных, но их постигла та же участь. «Постепенно забиваем гусей к Рождеству, скорее всего, будем кормить госпиталь напротив – половина кроликов идут в общий котел, и я буду только рада от них избавиться, это ведь не шутка прокормить зимой такую ораву, да и работы с ними невпроворот».

Надвигалось Рождество, а с ним и очередное радиообращение. За пару дней до этого Лог проработал речь с королем и заметил, в какой тот отличной форме. Текст потребовал небольшого сокращения: Логу не понравились те места, которые вставил премьер-министр, потому что они явно не соответствовали манере речи короля. «Они звучали типично по-черчиллевски, и это без труда заметил бы каждый, – жаловался Лог в дневнике. – Мы с королем решительно выкорчевали и прилагательные, и премьер-министра».

Зима стояла хорошая, с легким туманом и, в отличие от двух предыдущих, без снега. Лога опять пригласили встретить праздники в кругу королевской семьи. Рождественская елка была в этот раз гораздо красивее, а украшения – намного лучше, чем год назад; но на его любящий взгляд завершающим, самым главным штрихом стало украшение, присланное Миртл. Королева, появившись в зале, сразу же подошла к Логу, сказала, что очень рада его видеть, и, к его удивлению, попросила повторить трюк, который он перед обедом показывал двум конюшим: дыхание только одним легким. Лог охотно выполнил ее пожелание; было хорошо видно, как при вдохе приподнялась только одна сторона его грудной клетки, но он строго предупредил королеву и принцесс, чтобы они даже не пробовали делать ничего подобного.

Ланч был сравнительно прост: индейка, сливовый пудинг, виноград, и ко всему этому пиво, а не вино. В половине третьего король с Логом уединились в кабинете и в последний раз прорепетировали речь. Без пяти три они прошли в комнату для трансляций, король с Вудом сверили часы, и без двух минут три королева пожелала мужу удачи. Через несколько секунд зажглись три красные лампы, король бросил взгляд в сторону Лога и заговорил.

«В Рождество больше, чем всегда, над нами нависает черная тень войны. Нашему празднику сейчас недостает многих милых черт, знакомых с самого детства… И пусть ритуалы стали скромнее, сама суть Рождества остается вечной и неизменной. Мы благодарим и надеемся – благодарим Всевышнего за Его великие милости, и надеемся на возвращение на землю мира и благоволения». Лог сначала следил за выступлением по напечатанному тексту, но вскоре перестал, потому что все шло превосходно; работа, проделанная вместе с королем, приносила свои плоды.

Король отметил огромный вклад, сделанный в ход войны другими государствами империи, а также Америкой. В конце он привел притчу, рассказанную однажды Авраамом Линкольном: один мальчик нес в гору другого, поменьше. «И когда его спросили, не тяжела ли ноша, мальчик ответил: “Это не ноша. Это мой брат”». Завершил король свое обращение так: «Поприветствуем же будущее в духе всеобщего братства и создадим такое общество, в котором благодаря Господу все будут счастливо жить в справедливости и мире».