Король Георг V - [2]
Второй сын принца и принцессы Уэльских, позднее взошедших на трон под именем короля Эдуарда VII и королевы Александры, родился в Лондоне, в Мальборо-Хаус, на месяц раньше положенного срока. Как выяснилось позднее, подобная неаккуратность была совсем не в его характере. Всю последующую жизнь Георг V неизменно отличался исключительной пунктуальностью и верностью традициям.
«Что же касается того, как назвать юного джентльмена, — писал королеве принц Уэльский через несколько дней после родов, — то мы уже довольно-таки давно решили, что, если у нас родится второй мальчик, его следует назвать Георг,[1] поскольку нам обоим нравится это имя и оно истинно английское». Он предложил, чтобы его сын также носил и имя Фридрих — в честь предков его жены, королей Дании.
Королева, которую все еще преследовали воспоминания о ее непутевых дядях, короле Георге IV и Фридрихе, герцоге Йоркском, отвечала ему так: «Боюсь, что мне не по душе те имена, которые Вы собираетесь дать малышу. Наилучшим из них является, однако, имя Фридрих, и я надеюсь, что Вы именно так его и назовете. Что же касается имени Георг, то оно пришло к нам только с Ганноверской династией. Главное, однако, чтобы этот милый ребенок вырос добрым и умным, и тогда мне было бы совершенно не важно, какое имя он будет носить. Разумеется, Вы, как и Ваши братья, добавите в конце имя Альберт, поскольку, как Вы хорошо знаете, мы уже очень давно решили, что все принадлежащие к мужскому полу потомки дорогого папы будут носить это имя. Тем самым мы подчеркиваем его принадлежность к нашей семье — точно так же, как я хотела бы, чтобы все девочки носили после прочих имя Виктория».
С тех пор как два года назад принц Уэльский Альберт Эдуард женился на датской принцессе Александре, королеву Викторию перестало удовлетворять обычное для бабушки положение. Вскоре после рождения в 1864 г. их первого сына, которого родители послушно нарекли принцем Альбертом Виктором, королева писала: «Берти должен понять, что я имею полное право вмешиваться в воспитание его ребенка или детей». На сей раз молодой отец оказался более упрямым. «Нам жаль, что Вам не нравятся те имена, которые мы собираемся дать нашему мальчику, — заявил королеве Альберт Эдуард, — но нам эти имена нравятся, и мы уже давно остановили на них свой выбор». Тем не менее он все же добавил к тем именам, что выбрал сам, имя Альберт, на котором настаивала Виктория. 7 июля 1865 г. в Виндзоре, в церкви Святого Георгия, ребенок был окрещен, получив имя Георга Эдуарда Эрнеста Альберта.
Выросший в безрадостные дни, которыми была отмечена середина правления его бабушки, будущий Георг V мог бы, однако, сказать, что ему чрезвычайно повезло с родителями.
Когда он родился, отцу было двадцать три года, а матери — чуть больше двадцати. Принц Уэльский, памятуя о том, как его старались держать в узде собственные родители, проявил себя добрым и снисходительным отцом. Он решительно отверг методы воспитания, которые были приняты в годы его юности, — тогда детей заставляли ходить по струнке, а малейшая шалость приравнивалась к непослушанию и соответственно строго наказывалась. Гораздо большая свобода, культивируемая в семье принца Уэльского, обеспечила его детям счастливое детство, которого сам принц был лишен. Впервые за последние сто с лишним лет напряженные отношения внутри династии, традиционно существовавшие между различными поколениями королевской семьи, уступили место отношениям взаимной любви и уважения.
Историки весьма неохотно признают за принцем Уэльским какие бы то ни было добродетели. Правда, они готовы согласиться, что он аккуратно вел переписку, весьма элегантно исполнял свои общественные обязанности и всегда готов был взять на себя любые государственные заботы, которые поручала ему королева Виктория, но все это меркнет рядом с прочими его деяниями. Принца повсюду сопровождала скандальная слава, а его образ жизни был весьма вольным: спорт, карточные игры и обжорство днем и бесшабашные приключения в загородных домах ночью. Жесткое неприятие малейшей неопрятности в одежде или ничтожных нарушений этикета сочеталось у него с весьма снисходительным отношением к моральным и нравственным проступкам тех, кого принц причислял к кругу своих друзей. «Со мною он не ладит, и вообще он уживается только с болтливыми, развязными людьми», — писала о нем известная строгим нравом леди Фредерик Кавендиш. Королева Виктория также выражала беспокойство по поводу того, что ее внуки могут попасть под влияние, как она выражалась, «модного общества».
Сами же дети наверняка были бы немало озадачены подобными упреками. Яростные гневные речи отца действительно нередко оглашали коридоры Мальборо-Хаус — так принц выражал недовольство тем или иным нарушением протокола или срывом каких-то его планов, однако эти вспышки ярости никогда не были связаны с какими-либо детскими шалостями. На протяжении всей беспокойной жизни принц Уэльский, который, надо признать, иногда вел себя достаточно эгоистично, однако неизменно проявлял трогательную заботу о собственных детях. Когда член парламента Генри Лабушер выступил против увеличения расходов на содержание королевской семьи, принц Уэльский с возмущением спросил его, не считает ли тот, что ему, принцу, следует сразу же после рождения топить своих детей, как слепых щенят. «Нет, сэр, — ответил Лабушер, — но Ваше Королевское Высочество должно жить по средствам». Тем не менее против отеческой заботы принца никакие высказанные радикалом-политиком разумные доводы, конечно, устоять не смогли.
