Король футбола - [42]

«Аи да Севим! Она к тому же и лыжница!» - подумал Саид. Оказалось, что на каждой фотографии Севим была запечатлена в компании спортсменов самых разных видов спорта. Севим в гимнастической форме и надпись: «В память о том дне, когда я начал с тобой заниматься гимнастикой». Севим в купальнике на носу яхты и надпись: «В память о прекрасно проведенном дне».

«Аллах, Аллах, какая же Севим разносторонняя спортсменка… И лыжи, и гимнастика, и гонки на яхте… Не будь я Саид, если не стану футболистом!…»

Тут он обнаружил целую стену, увешанную фотографиями футболистов, и погрузился в чтение автографов так, словно был усердным посетителем в музее, изучающим все надписи под картинами.

Дверь скрипнула, и в гостиную вышла женщина; Саид радостно кинулся к ней и, конечно, обнял, ведь Севим только что назвала его «любимый мой». Но вошедшая стала вырываться из его объятий, крича: «Спасите!» Оказалось, что он обнял опять не Севим, а дальнюю родственницу Ферфейерверков, даму весьма любвеобильную, успевшую уже четырежды овдоветь.

- Извините, я подумал, что это мама-ханым, - залепетал бедный жених, совсем запутавшись в женщинах этого дома.

На крик прибежала Севим.

- Что ты подумал? - визгливо спросила она.

- Я… это… то есть вы… ваша мама…

Севим побледнела от гнева. До каких пор он будет ошибаться?! Раньше обнимал мать, теперь перешел на родственниц…

Саид и пострадавшая продолжали приносить друг другу извинения, порядком затянувшиеся, ибо родственница уже жалела, что столь опрометчиво позвала на помощь.

А Севим кипела от возмущения, уже сомневаясь, действительно ли ее тип дурак и разиня или же он великий хитрец, который только притворяется простачком, а сам так и норовит обнять какую-нибудь женщину…

Расстроенный Саид, не зная, как оправдаться в глазах невесты, спросил:

- Как вы себя сегодня чувствуете? А где же наш Ахмед?

Невеста не выдержала и затряслась от приступа нервного смеха. Успокоившись, она опустилась в кресло-качалку и небрежно проговорила:

- Ты опоздал: Ахмед только что ушел.

Саид примостился на подушке у ее ног. Кресло раскачивалось, и перед носом жениха мелькали полные ноги Севим, чуть прикрытые коротенькой юбочкой. Саид смутился, опустил голову, но его замешательство только забавляло и веселило Севим.

- Он согласился заниматься с тобой, - сказала она Саиду. - Я уговорила его. Тебе придется платить, хотя ты понимаешь, что делается это не ради денег. Но уроки ведь частные… Только смотри, Саид, никому ни слова… Если кто узнает…

- От меня никто ничего не узнает, Севим-ханым. Ни тетушка, ни мадам Анжела… Обещаю!

Ахмед стал приходить по понедельникам и четвергам после обеда. В саду было еще холодно, и мадам Анжела открыла для спортсменов пустовавший зал на третьем этаже. Поначалу ни тетушка, ни мадам Анжела не придавали никакого значения этим визитам, но потом им захотелось узнать, зачем это мужчины запираются в зале. И хотя мадам Анжела приносила в зал чай или кофе, она никак не могла понять, чем же они там заняты. Тетушка, которая всю жизнь считала, что подглядывать и подслушивать непристойно и грешно, вдруг забыла об этом - ведь дело касалось ее родного племянника.

И вот что она однажды услышала.

- В футболе, значит, во время игры есть такие правила, которые тебе обязательно надо помнить, - говорил Ахмед. - Первое, значит, запомни: как увидишь, противник прет по полю с мячом, чисто таран… Что будешь делать? Прикидываешь, значит, - мяч тебе никак не отнять… Что будешь делать?…

- Не знаю… Просить Аллаха, чтоб противник споткнулся и упал.

- Ну и дурак! Слушай внимательно и заруби на носу: как он окажется рядом с тобой, ты ему, значит, по копчику бьешь, а сам тут же - на землю и давай кататься и орать, будто тебя режут по живому… Понял? Ну коли дождь идет, то вываляешься в грязи - тут уж ничего не поделаешь, такой он уж есть, футбол… Без грязи не бывает. Ты валяешься, значит, а секундомер тикает, время идет. Разобраться, кто кого стукнул, никто, значит, не может, ни судья, ни зрители… Это известно только вам двоим… Наш болельщик жалостливый, он завсегда жалеет того, кто на земле лежит…

- Почему?

- А потому, братец, что наш болельщик и сам в жизни горя хлебнул… Он начинает, значит, свистеть, требовать, чтобы удалить с поля твоего противника… Ты же, бедняга, лежишь и все, значит, корчишься… Ну, что, скажешь? Подожди, забыл сказать. А когда твой противник падает, зрители, значит, думают, что он притворяется, и начинают свистеть еще громче… Тем временем к тебе бегут с носилками. Ты, значит, с трудом поднимаешься, ухватившись двумя руками за поясницу, а потом опять валишься на землю, снова встаешь и, прихрамывая, включаешься в игру. Зачем, спросишь ты? А затем, братец, чтобы все видели, что для своей команды ты готов руки-ноги отдать, тебе ничего, значит, не жалко. Вот тогда-то болельщики пускают слезу от жалости и восторга!… И конечно, вовсю тебе хлопают… Понял?

- Кажется, понял.

- У нас этот номер проходит всегда. А вот когда играешь против немцев, этот прием забудь! Немцы, братец, народ совсем другой, на наш не похожий. Наши жалеют того, что лежит на земле, а те, наоборот, слабаков не жалуют, освищут, коли ляжешь. Наши жалеют подбитого, а те - наоборот: раз ты слабак, значит, врезали тебе за дело. Турок, значит, жалеет тех, кто проигрывает, а немец в таком разе и сына родного не пожалеет. Немец всегда на стороне сильного. Понял? Победитель всегда прав - вот он как судит-рядит. У нас говорят, что сильный и так всегда в выигрыше. А почему? А потому, братец, что турок сам в жизни много страдал, вот он и жалеет, значит, слабого…