Коробочка с панорамой Варшавы - [7]

– Шампиньоны, – я хотел добавить “монсеньер”, но решил, что еще рано срываться. Впрочем, меня ненадолго хватило. – Хорошо, а то моя дама не любит белые и опята. – Я рад, что мы вам угодили, но, если во время трапезы вдруг окажется, что и шампиньоны ваша дама не любит, то мы с радостью заменим ей жульен. Кстати, кондиционер не слишком дует? А то вы сидите прямо под ним... – Я думаю, нормально, – Плешивый вопросительно посмотрел на кралю, – да, вполне нормально. – Замечательно. А музыка? Может, поменять музыку? – А что это сейчас играет? – впервые краля подала голос. – Это Стинг, – ответил я, и Плешивый немного напрягся. – О, я обожаю Стинга! – краля заулыбалась, и Плешивый даже благостно мне кивнул. – Тогда позвольте последний вопрос. Мое раболепство вам не оскорбительно? Сейчас Плешивый прочувствовал мое презрение в полной мере, он поднял брови и вылупился, нервно теребя в руках салфетку. А краля смотрела на него, ища подсказку, как ей следует реагировать. Судя по выражению ее лица, мой вопрос звучал для нее примерно также, как та детская шутка-загадка: “Летели два крокодила. Один на север, а другой оранжевый...”. – Что ты сказал, сопляк?! Все, с меня хватит! Сейчас же позови мне своего менеджера! – Плешивый поднялся со стула, обмакнув кончик галстука в борщ. Я засмеялся, но не из-за галстука – этот альбатрос присвистывал на каждой букве “с”. До нынешнего момента, он с успехом избегал этой буквы, а теперь – вероятно, разволновавшись – запел соловьем. Я сходил за менеджером; в моих джинсах и в своей розовой сорочке он выглядел, как американский фермер, выбравшийся в город. Я смеялся вплоть до того момента, когда менеджер, выслушав все упреки Плешивого, велел мне убираться из ресторана. Уходя, я посоветовал Плешивому носить зажим для галстука. Дяде на мое увольнение было наплевать, быть может, еще больше, чем мне. – Еще свидимся, алла-бирса****, – сказал он мне на прощанье. Единственно мне было неудобно перед второй официанткой – ей наверное пришлось обслуживать Плешивого после меня. Менеджер дал мне расчетные две тысячи из собственного кошелька, и я отправился домой. На пути от “Яла” к остановке мой телефон зажужжал. Сообщение от Карины: зая, ура, пятерка, ура, сессия, ура, закрыта, ура, ура, – что-то в этом роде. И еще она извинялась, что не сможет вечером со мной увидеться, потому что ее одногруппники запланировали попойку по вышеупомянутому случаю. Залезая в автобус, я набрал и отправил Карине ответ: “Поздравляю... жаль”. В автобусе рядом со мной ехала молодая мама: у нее на коленях сидел ребенок, двух, может, трех лет – я всю дорогу пялился на него. Смотрел ему прямо в глаза – и он мне тоже. То я ненадолго переведу взгляд, то он, но потом мы продолжали. Мне это очень нравилось, а ему – не знаю. Во всяком случае, он был еще слишком мал, чтобы принять меня за маньяка или просто кретина – эта мысль меня утешала. Погода была все такой же чудесной, как и с утра. Я даже вышел на две остановки раньше, чтобы прогуляться пешком. Сойдя с автобуса, я купил газету объявлений о работе и по дороге читал ее прямо на ходу. Никому почему-то не требовались мойщики вертолетов.

***

Дома меня ждал сюрприз. Нет, не мастурбирующая Вероника – нас просто затопило. Прихожую, кухню и коридор залило по щиколотку, и, хотя лилось не из унитаза, а из раковины, в квартире все равно воняло каким-то дерьмом. Будь я слепым, я бы решил, что неделю назад здесь умерло какое-то животное. Динозавр или, может быть, китовый скунс... – Ты в ЖЭК-то звонила? – спросил я Веронику, выжимая тряпку в ведро. В одинаковых позах мы стояли посреди кухни, а Патрик безучастно смотрел на нас из прихожей, взобравшись на полку для обуви. – Да, сказали, что скоро придут чинить... – Придут... Когда мы уже пить дерьмо начнем, чтобы не утонуть, – Вероника сморщилась от такой перспективы. – Вот так... учишься на лингвиста, а все равно приходится иногда работать говнососом. – Ничего, некоторым и членососами приходится, – сказала Вероника. Я не поощрил ее шутку даже вежливым смешком, потому что уже снова находился посреди той площади привязанный к стеле. Тогда я подумал, что именно про таких, как я, говорят: “Ему палец покажи – он засмущается”... И только до меня дошло, что речь в поговорке шла не о смущении, как я заметил, что мы уже слишком долго молчим. – Ненавижу этот первый этаж, – сказал я как бы между прочим.

– Почему ненавидишь? – Потому что его все время затапливает. – Зато во время пожара можно из окна выпрыгивать. – Это – да. Но хоть бы один пожар, так нет же – Бог только потопами балуется. В дверь позвонили, я посмотрел в глазок и увидел синюю кепку. Я знал, что такие кепки носят работники ЖЭКа, но частые визиты незваных гостей приучили меня спрашивать “кто”. – Сантехника вызывали? – ответил мне грубый голос из-за двери. Мне сразу вспомнилось, как, будучи совсем маленькими, мы “вызывали” каких-нибудь жвачных гномов и прочую нечисть. Свечка, зеркальце, блюдце с водой, карты, фломастер – я представил, что из раковины хлещет вода, а Вероника, склонясь над всем этих “магическим” барахлом, бормочет: “Сантехник, приди, сантехник, приди, приди, сантехник”. Забавная получилась картина. Впрочем, с такой безалаберностью работников ЖЭКа в пору уже было бы обращаться к шаманизму. Я открыл дверь и увидел что-то и впрямь похожее на гнома. Да, голос сантехника сантиметров, наверное, на сорок был более угрожающ, чем сам сантехник. Кривоногий коротышка, он с порога бросил на наше болото оценивающий взгляд и, немного помявшись, решил-таки снять обувь. К запаху канализации прибавилась теперь вонь его ног, причем два этих сквернейших запаха не перебивали друг друга, но рождали новый неповторимый букет. Сантехник прошел на кухню – Патрик облаял его со своей полки, ему явно хотелось спрыгнуть и вцепиться в синюю штанину коротышки. Но тот стороной оплывал обувной остров Патрика, глядя на пса с надмением, что, в общем-то, понятно – Патрик ведь был единственным в этой квартире, на кого сантехник мог смотреть свысока. – Вы что ли не знаете, что эту штуковину надо в первую очередь подкручивать?! – синий карлик открыл дверцу под умывальником.