Я закрыл глаза.
Ральф продолжал:
— Когда ты поднимаешься наверх с женой, ты стреляешь в неё, используя глушитель на оружии. После чего ты выходишь из комнаты и избавляешься от глушителя и использованной гильзы и вставляешь новый патрон. Возвращаешься в комнату и ждешь, пока не услышишь, как Оглеторп и Женевьева поднимаются вверх по лестнице. Ты позволяешь им подобраться близко к двери и стреляешь из револьвера через открытую французскую дверь в ночной воздух. И в то время как Оглеторп и Женевьева стучат в дверь спальни, ты просто закрываешь и запираешь французские двери — те, где одну из оконных рам ты заранее повредил. Ты глотаешь несколько барбитуратов и ложишься рядом со своей мертвой женой. Когда Женевьева и Оглеторп врываются в комнату, ты притворяешься, что находишься без сознания. Вот и всё.
Ральф снова вздохнул.
— Тогда ты расслабляешься и позволяешь полиции делать свою работу. Они понимают, что ситуация слишком банальная и слишком удручающая. Пункт за пунктом они начнут распутывать заговор и будут чувствовать себя благородно, когда сделают это. Даже если по какой-то случайности тебя привлекут к суду, любой хороший адвокат укажет на дыры в деле и тебя оправдают.
Я уставился на Юстиса, спящего на стуле с улыбкой на лице.
Проклятье, подумал я, Ральф прав. Убийца собирается выйти сухим из воды.
Мы препроводили Юстиса в главное управление, но без большого оптимизма.
После этого мы с Ральфом заглянули в ближайшую таверну.
Бармен узнал меня.
— Что будете, сержант? Томатный сок или шерри?
— Шерри.
— О? — сказал он. — Плохой день?
Я хмуро кивнул.
— Плохой день.
Он наполнил стакан до краев.
