Корни тамариска - [52]

Сейчас Мариб возвышается скопищем многоэтажных глинобитных домов на холме, который когда-то был центром древней столицы, но руины ее оборонительных стен далеко отстоят рт маленького городка.

Большая часть жителей переселилась на несколько километров вниз по вади, построила по заветам предков многоэтажные дома из саманных кирпичей и нарекла новое поселение Эль-Хусуном. В нем две с половиной тысячи душ, сто двадцать лавок и две школы.

Рядом ярко зеленеют поля со всходами африканского проса — дурры и пшеницы. Желто-серые горы обрамляют долину. Стучит помпа, и лишь ее звук напоминает, в каком ты веке. Несколько сот гектаров полей и огородов — вот все, что осталось от обширного оазиса древности.

Подошли два подростка. Они были одеты в юбки-фута, легкие рубашки, перепоясанные широкими ремнями, на которых висели кривые широкие кинжалы. Густая белая пыль припудрила их курчавые волосы, лица, одежду.

— Откуда ты? — обратился я к старшему, которому на вид было лет шестнадцать.

Он махнул рукой в сторону поля.

— Ты учишься?

— Да, в пятом классе.

— А где твой отец?

— Он на заработках в Саудовской Аравии.

— Что ты еще делаешь?

— У нас поле, я на нем работаю.

— Воды хватает?

— Да, скоро будет еще больше.

— Как так?

— Старики говорят, что шейх Абу-Даби обещал деньги, чтобы восстановить древнюю плотину. Уже приезжали иностранные инженеры.

— А хватит ли людей, чтобы обработать новые земли?

Юноша пожал плечами:

— Не знаю, может быть, приедут откуда-нибудь.

Двадцатый век ворвался сюда не только стуком помпы, музыкой из транзисторов, но и шумом автомашин. Их больше всего толпится на базарной площади, у небольшой бензоколонки. Поднимая пыль, подрулил «лендкруизер» — машина высокой проходимости японского производства, полная вооруженных людей свирепого и решительного вида. Они выскочили из кузова, легкой, пружинистой походкой прошли в лавку. Через некоторое время они появились, груженные керосином, мукой, банками с японским апельсиновым соком, американскими сигаретами, французскими духами, австралийскими консервами. Машина лихо набрала скорость.

— Кто это?

— Это бедуины, — ответили мне.

«Лендкруизер» направился в сторону пустыни Руб-эль-Хали, недоступной и бесконтрольной. Там, в море песчаных дюн, потонет любой вездеход. Бедуины оставят его в лагере и пересядут на верблюдов — единственное надежное средство транспорта в сыпучих песках.

— Первое, что я должен был сделать, когда меня назначили сюда, — установить безопасность на дорогах и в селениях, — рассказывал губернатор. — Для этого нужно было обеспечить мир между племенами.

— Это удалось?

— В целом — да. Хотя задача была не из легких. Мариб — самая большая наша провинция. С севера на юг почти тысяча километров, несколько сот с востока на запад. А население — никем не считанное. Видимо, не меньше ста тысяч.

— На кого вы опирались?

— Главная сила, расквартированная здесь, — армейская бригада. В Марибе армия — и власть, и полиция, и администрация, и почтовая служба, и временами служба здравоохранения. Мы открывали школы, прокладывали дороги. Когда наводили порядок, должны были учитывать местные обычаи.

— В чем это выражалось?

— Если кто-либо минирует дороги, совершает преступления против государства, мы судим его по законам шариата — мусульманского права и декретам правительства. Племена несут коллективную ответственность за преступления. Но когда случаются столкновения между племенами, мы решаем их споры на основе «урфа».

— Обычное право племен?

— Да, обычное право, сложившееся за столетия. В основе его — кровная месть или ее замена — выкуп, «дия». Чтобы замирить племена, я должен определить, кому и сколько полагается платить выкупа. Тогда прерывается цепочка кровной мести. Мой приговор окончательный. Мне дают слово исполнять приговор, и я отпускаю всех на свободу.

— Может ли обвиняемый оказаться на свободе и не исполнить приговор — отказаться платить дию?

— Исключено. В таком случае размер дии удесятеряется и все племя несет коллективную ответственность. Нарушивший слово считается опозоренным. Его изгоняют из племени, от него отказываются отец, брат, жена. С племенем, давшим приют лжецу, отказываются иметь дело соседи, потому что тогда оно считается ненадежным.

…Мы расположились в приемном зале губернатора на низких, плотных подушках, брошенных на пол. Хозяин подавал кисловатые, вяжущие листья кустарника ката и приговаривал: «Хаззин, хаззин!» («Жуй, жуй»), Кат — легкий наркотик, необычайно популярный в Йемене.

Я слушал его и думал о любопытнейшем происхождении некоторых наших слов и их удивительных родственных связях с другими языками. Ведь наше слово «магазин» — прямой родственник тому слову, что произносил губернатор. «Магазин» в русский попало из западноевропейских языков, а в них — из арабского, где «махзан» (производное от глагола «хазана» — складывать, запасать, хранить) означает склад, то место, где что-то скапливается. Заметим между прочим, что и слово «казна» — того же корня. Одна из форм глагола «хазана» и означает «жевать», впрочем, не «жевать», а скапливать за щекой (так сказать, «устраивать магазин») листья ката и глотать его сок.