Корни тамариска - [47]

— Тебе нравится твоя нынешняя жизнь? — спросил я молодую женщину.

— Представьте, когда я стираю одежду мужа с мылом, меня упрекают за это. Каждый раз, когда я хочу что-нибудь изменить в нашей жизни, моя старая мать кричит на меня, а соседки судачат обо мне.

Она откинула чадру. Мы увидели миловидное, рано постаревшее лицо со следами зеленой татуировки на подбородке.

— Вы может написать, что женщины махра хотят прогресса, они сбросят чадру с лица. Вы можете даже сфотографировать меня.

— Как тебя зовут?

— Я Бинт Абдуррахмап.

В этот момент закричала старуха:

— И меня тоже! И меня тоже сфотографируйте!..

Наша беседа не была лишена комизма, но губернатор оставался грустным. Когда мы расстались с Бинт Абдуррахман и ее матерью, он сказал:

— Я думал, что с тобой совсем не будут разговаривать. Но тебе повезло — Бинт Абдуррахман оказалась умницей. Таких, как она — увы! — немного. А остальные…

Разговор, видимо, разбередил старую рану, и он продолжал с горечью:

— Как работать среди поголовно неграмотного населения, живущего в огромной пустыне, где нет ни дорог, ни связи? Как требовать соблюдения дисциплины от людей, которые никогда в истории не имели регулярной администрации? У самых образованных из моих секретарей пять-шесть классов начальной школы.

Молодому губернатору действительно приходилось тяжело. Он носился на «Лендровере» по каменистым пустыням, гонялся вместе с ополченцами и солдатами за саудовскими наемниками на Севере, однажды в перестрелке едва не расстался с жизнью, произносил речи, тихо страдал от болей в почках. Благодаря его усилиям в провинции Махра в школы пошло уже две тысячи детей, а не пятьдесят, как было до получения независимости. Бедуинский замок около аэродрома отремонтировали и отвели под больницу.

Губернатор и его помощники замахнулись даже на калым и снизили его до символической суммы — сто динаров за девушку и шестьдесят динаров за разведенную женщину. Но старые обычаи оказались цепкими, и редко кто отдавал замуж дочь, получив менее семисот пятидесяти динаров.

Когда девочка достигает одиннадцати лет, она уже считается невестой. Ее лицо подкрашивают индиго, закрывают чадрой, и она ждет свадьбы со своим двоюродным братом. Если тот по каким-либо причинам откажется от брака, ей подбирают другого жениха.

— Часто девушка не знает, что ее собираются выдать замуж, до тех пор, пока ей не вымоют волосы, покроют лицо желтой краской, а руки разрисуют узорами, — рассказывал губернатор. — В первое утро муж должен оставить для нее на подушке пять динаров. После второй ночи он оставляет поднос с платками, узелок с одеждой, духи и благовония. Невеста носит свой брачный наряд сорок дней, и ее мать остается с ней недели две после свадьбы. Таков обычай.

Однажды рано утром пас разбудили выстрелы. Солдат из охраны, спавший с нами в комнате, взвел затвор карабина, но, услышав веселые крики, улыбнулся.

— Свадьба, — сказал он в ответ на наши недоуменные взгляды.

Мы вышли из дома. Жители Эль-Гайды устремились в долину. Невеста была из нашего оазиса, и ее родственники, вооруженные ружьями всех образцов и калибров, и два барабанщика ждали, когда приблизится процессия жениха. В группе жениха также были вооруженные мужчины и барабанщики. Они привели двух верблюдов.

Обе группы выстроились двумя длинными рядами друг против друга, пританцовывая и хлопая в ладоши. Ритм создавали музыканты, ударявшие в барабаны. Зазвучала монотонная песня с одним и тем же рефреном. Мелодию вел певец, заводила хора из нашего оазиса. Все ее знали и с удовольствием подхватывали рефрен. Пение мужчин то усиливалось, то ослабевало одновременно с притоптыванием ног. Иногда заводила хора брал высокую ноту фальцетом и как бы вливал новую энергию в песню и танец. Ряды начали двигаться, и мужчины, слегка покачиваясь, приближались друг к другу. В то время как расстояние между ними уменьшалось, притоптывание становилось все сильнее. Когда ряды приблизились почти вплотную, они двинулись обратно. Танцоры сходились и расходились несколько раз, подогревая себя выстрелами в воздух. Женщины, находившиеся поодаль, издавали пронзительные, вибрирующие крики, поддерживая музыку и танец.

Ловкий воин отбежал на сотню метров и установил шесть гладких камней на расчищенной площадке. Сначала по мишеням стреляла группа невесты, затем группа жениха. Соревнование продолжалось до тех пор, пока не сбили все мишени.

Два богослова, одетые в белое, вышли вперед и произнесли формулу, предписанную мусульманской традицией. Таким образом состоялась брачная церемония, и, смешавшись в одну процессию, все проследовали в соседний оазис к дому мужа, где было приготовлено угощение. Отдельно на двух верблюдах, в сопровождении нескольких родственников туда же направилась невеста вместе со своей матерью.

…Губернатор предложил мне:

— Я собираюсь поехать на север, в район кочевий, хотите присоединиться?

Мы взгромоздились на «лендровер» без верха, без ветрового стекла, полный вооруженных людей. С него были сняты глушители, и мотор рычал, как реактивный двигатель. Мы проезжали каменистые вади и черные, словно обугленные, плато, узкие ущелья и крутые перевалы. Ветер завивал песок в крутящиеся смерчи, и они танцевали вокруг нас свою одинокую жаркую пляску. Дети гордых бедуинов выходили на дорогу и просили — нет, не денег, не хлеба, а глотка свежей воды: иногда по несколько дней они утоляли жажду только козьим или верблюжьим молоком. В дрожащем, раскаленном воздухе возникали призрачные видения пальмовых рощ на берегах озер и редкие, занесенные песком, полусонные оазисы, похожие на миражи. Мы находились на южной кромке аравийской пустыни Руб-эль-Хали.