Корни тамариска - [140]

Социолог Хамид Омар утверждал, что египтяне «отличаются гибкостью и умением подлаживаться, умением скрывать подлинные чувства за приятным обращением, преувеличенно относиться к самоутверждению, но одновременно стремятся уменьшить социальную ответственность; они отличаются склонностью к индивидуалистическим действиям и отвергают коллективизм» Его определение, как и многие предыдущие, отнюдь не бесспорно, хотя он и оговаривается, что все эти свойства характера являются «прямым следствием социальных, экономических и политических условий различных форм организации общества и разных режимов»; они, эти свойства характера, не являются «естественными» в египтянах, а «сложились при определенных обстоятельствах, они не вечны и могут изменяться». За тем египетским характером, который сконструировал египетский социолог, стоит личностный подход, определяемый болью за положение народа и состояние общества. Но его резкие суждения и упрощенные характеристики египтян, его отрицательные эпитеты в адрес национального характера не раз использовались во враждебной арабам пропаганде.

Читая горькие и порой несправедливые высказывания Хамида Омара в адрес его же соотечественников, не только ищешь аргументы для возражения ему, но и вспоминаешь личный опыт. Я встречал египтян, будто отлитых из стали.

Вожак александрийских рабочих и парламентарий Абуль Изз аль-Харири. Его били и сажали в тюрьму, оскорбляли и поносили, пытались оклеветать и даже убить. Он оставался верен своему делу. Его авторитет среди александрийских рабочих был таков, что он побеждал на выборах любого, в том числе премьер министра, и лишь наглым жульничеством могли не пропустить его в парламент. Рабочий-бедняк, он заочно окончил университет. С лицом, которое не обезобразил даже шрам, оставленный кинжалом подосланного полицией убийцы, он был олицетворением красоты и силы. Свои выступления на митингах он начинал словами: «Мир вам, мужики!» Свой говорил со своими, честно и страстно и рубил им правду, правду, правду. Униженные, задавленные, угнетенные, оплеванные расправляли плечи, чувствовали себя людьми и смотрели на него как на провозвестника будущего, хотя, откровенно говоря, и для него оно не было ясно.

Доктор экономики Фуад Мурси — большеголовый, большегубый, но с обаятельной, располагающей к себе улыбкой, низенький, широкоплечий, коротконогий — идеальный объект для карикатуристов, умный, остроумный и абсолютно честный. Один из лидеров левых, он пять лет просидел в концлагере при Насере. Прямо с — барачной койки президент передвинул его в кресло министра снабжения. Фуад Мурси усмехается: «На мою скромную квартиру и невеликие литературные доходы все жулики Египта смотрят с ухмылкой. Ты бы мог стать миллионером за два месяца и мультимиллионером за два года, говорят мне». Он стал одним из лидеров левой Национально-прогрессивной партии.

Фуад Мурси написал предисловие к египетскому изданию моей книги «Нефть Залива и арабская проблема». Я не привык к гиперболизациям египтян и долго уговаривал его снизить на несколько ступеней эпитеты в мой адрес, но он отшучивался: «Ты хочешь, чтобы твоя книга продавалась? Терпи мое предисловие!»

Потом пришла новость: в сентябре 1980 года в ходе массовых репрессий его схватили, обвинив в шпионаже в пользу Советского Союза. Ему грозило пожизненное заключение. Садата убили, обвинения рассыпались. Он вышел на свободу, и через два месяца мы встретились в Каире и горячо обнялись. Его бесил не арест, не угроза пожизненного заключения, а обвинение в шпионаже. «Я — политический лидер с известными политическими взглядами. Я готов идти за них в тюрьму. Мое убеждение — тесное сотрудничество Египта с СССР в национальных интересах Египта. Я говорил это и говорю открыто, но обвинять в шпионаже… какая безмерная подлость».

Мы встретились два года спустя в Москве. Он был спокоен и настроен философски: «Египет извлек свой национальный характер из своей земли и Нила. Нил научил крестьянина работать, а с помощью коллективного труда египтянин смог подчинить себе Нил. Такова основа египетской цивилизации и египетской души».

В Египте у меня были еще два друга. Судьбы их подобны легендам.

Поэт Ахмед Фуад Негм писал стихи, далекие от канонов классической арабской поэзии. Слепой музыкант Шейх Имам пел, импровизируя, на свадьбах чужие песни под аккомпанемент уда — струнного инструмента.

В один из жарких летних дней 1962 года их познакомили. Негм прочитал несколько стихотворений. Шейх Имам исполнил песни в своей обработке. Они решили работать вместе и не расставались много лет. Их имена стали известны в арабском мире от Атлантики до Персидского залива.

Негм родился в безземельной крестьянской семье и с семи до семнадцати лет батрачил. Характер юноши окреп в лишениях. В душе будущего поэта навсегда сохранились образы родной деревни: утренний туман над Нилом, вздохи буйволов, запахи прекрасной, доброй египетской земли. Он запомнил прибаутки бродячих торговцев, сказки, что рассказывали старики, легенды, древние, как пирамиды. Негм был чернорабочим, разносчиком, железнодорожником. Потом первые профсоюзы. Стачки. Тюрьма.