Корни тамариска - [137]

Труд всегда был тяжкой повинностью, а трудящийся — униженным, угнетенным членом общества или, точнее, человеком вне общества. Неудивительно, что для феллаха, рабочего, ремесленника плоды труда — досуг и отдых — важнее самого труда. Отношения к груду как к религиозному или общественному долгу или осуждения праздности состоятельного человека общество в Египте, как и в других мусульманских странах, в целом не знает. Хотя есть и пословицы, славящие трудолюбие, и соответствующие предания о жизни и деятельности пророка Мухаммеда. Высший идеал египтянина — райское блаженство, предусматривающее все доступные воображению наслаждения при полной праздности.

Отношение к труду с позиции его результата перекликается и с отношением к наживе. Конечно, за исключением искренних дервишей или убежденных революционеров, любой египтянин хотел бы иметь больше материальных благ, чем у него есть. Среди египтян попадаются хваткие бизнесмены, беспощадные эксплуататоры, торговцы, которые поклоняются только золотому тельцу. Но и алчный египтянин не лишен, пожалуй, приступов щедрости. Этого от него требуют общественное мнение, религия, здравый смысл. Вспомним одно из эгалитаристских положений ислама: «Легче верблюду пролезть через игольное ушко, чем богатому попасть в рай».

Ни пуритански-аскетический образ жизни периода первоначального накопления капитала, ни апофеоз жадности бальзаковского Гранде не находят себе аналогов в египетском обществе. Египтянам не придет в голову считать доходность своих занятий и высокую прибыль нравственным и богоугодным делом. Слова идеологов европейского пуританства «Не для утех плоти и грешных радостей, но для бога следует вам трудиться и богатеть» вызовут в Египте недоуменную улыбку и пожатие плеч.

Тяжелая жизнь, гнет, бедность, несытный стол не лишают египтянина жизнерадостности. Его любовь к шутке, острому словцу, анекдоту, юмору, злой сатире — всему, что они обозначают словом «нукта», — поражает. Ни у кого из других народов Востока я не встречал такого чувства юмора, как у египтян. У турок юмор ближе к нашему, русскому, но не так распространен, как в Египте. «В шутке — лекарство», — говорит египетская пословица.

«Нукта» — иногда оборона, иногда нападение. Она помогает египтянину сохранить жизнерадостность в обстоятельствах, толкающих к унынию и упадку настроения, преодолеть тоску и горе, всласть поиздеваться над эксплуататорами или чиновниками, восстановить хотя бы на миг униженное человеческое достоинство, показать хотя бы фигу в кармане. Оскорбленный человек через «нукта» выпустит пар гнева и восстановит душевное равновесие, не предприняв решительно никаких действий….

Некоторые египтяне не просто уходят от тяжелой действительности в глухую оборону, а бегут от нее. Чувство безнадежности, невозможности изменить жизнь, унижения заставляют немалое их число искать забвение в наркотиках. Запрет ислама на их употребление не менее строг, чем запрет на употребление алкогольных напитков. За пьянство, торговлю алкоголем не наказывают. Торговля наркотиками — тяжкое преступление. Однако их употребляют намного больше, чем вино, виски, водку.

Но мы отвлеклись…

И осознанное и инстинктивное чувство противоположности интересов отдельного человека, группы и государства, власти привело египтянина к максимальной осторожности, ставшей для многих второй натурой. Люди научились скрывать свои мысли, чувства, намерения, говорить вслух то, что от них ждут, но во что они не верят, думать одно, а произносить другое, резко ограждая от внешнего надзора свой внутренний мир, круг своих подлинных интересов. Доверяют только своим родственникам или близким. Чужак вообще подозрителен, а власть имущий — всегда чужак. Египтяне традиционно знали много тайных обществ и секретных организаций.

«Язык твой — враг твой» — эта пословица существует и в Египте в нескольких вариантах. Народная мудрость утверждает: «Язык — твоя крепость: охраняешь его — он защищает гебя, предашь его — он предаст тебя».

«Мы говорим то, в чем мы не убеждены, и мы убеждены в том, что не говорим, — пишет египетский социолог Хасан Ханефи. — Мы видим и не говорим. Наша пословица: «Храни свой секрет, и ты будешь хозяином положения». Мы слышим и не говорим: «О сердце! Слушай слова, а само молчи». Мы избегаем свидетельствовать: «О мой глаз! Он видел, но не замечал, что-то случилось, а я сидел в своем доме». Мы предпочитаем ничего не слышать, чтобы ничего не говорить: «Одно ухо залеплено глиной, а другое — тестом».

Много раз в деликатных или сложных обстоятельствах я убеждался, насколько труден прямой и откровенный разговор с египтянином. Но он труден и между самими египтянами. Собеседник нередко скрывает свои убеждения, мысли и хочет прежде всего узнать ваши мысли и убеждения, а затем уверить вас, что согласен с ними. Египтянин должен выяснить, насколько можно доверять собеседнику, выслушать его, взвесить, прикинуть: а какой смысл скрыт между строк, нет ли тут двойного дна, уловить, когда «да» означает «нет» или «может быть», а когда «нет» означает «да» или тоже «может быть». Разговор стал искусством и средством к достижению какой-либо цели, особенно если египтянин ведет его с иностранцем или с власть имущим или думает, что его собеседник — власть имущий. Выяснить подлинные намерения собеседника — нелегкая задача.