Кормило кормчему - [9]

А между тем тащили с кровли барана. Иди, иди, шайтанов сын, — покрикивал на него народ. Бедный баран упирался и продолжал во весь дух блеять по-козлиному. Но стащили-таки его и зарезали. И прекратилось его козло-гласование.

Я. Гордин ЧЕРНЫШЕВСКИЙ — ЖЕРТВА ШАМИЛЯ

К названию очерка, конечно же, нельзя относиться вполне всерьез, но, как мы увидим, оно восходит к тексту самого Николая Гавриловича.

Кавказ, Кавказская война иногда возникает в русской культуре в совершенно неожиданном обличии. Так было в этом случае.

Разумеется, Чернышевский, как человек чрезвычайно чуткий к политической реальности, внимательно следил за событиями на Кавказе, насколько это позволяла доступная тогда в России информация. Во всяком случае он имел достаточно верное представление о том, что на Кавказе происходит.

В 1854 году в «Современнике», № 7, в разделе «Иностранные известия», Николай Гаврилович, в частности, рецензирует книгу немецкого путешественника барона Гакстгау-зена «Закавказье»: «…Единственная замечательная книга о странах, где теперь театр войны «Закавказье, очерки народов и племен между Черным и Каспийским морями»».

Ясно, что речь в книге не только о Закавказье, но прежде всего именно о Кавказе, который лежит «между Черным и Каспийским морями».

И далее идет любопытный и симптоматичный текст: «Автор знаменитого путешествия, коротко узнав Россию, полюбил ее, и его «Закавказье» проникнуто симпатией к России и русскому владычеству за Кавказом. Английские рецензенты, конечно, называют это если не пристрастием, то предубеждением. В самом деле, барон Гакстгаузен до того предубежден, что думает, будто бы «поддерживая гражданский порядок в закавказских областях и цивилизуя их, русские пролагают пути цивилизации и в прилежащие азиатские страны». Сколько мы можем быть судьями в собственном деле, нам кажется, что эта истина довольно простая: если память нас не обманывает, в ней даже не думали сомневаться до начала войны ни англичане, ни французы. Как бы то ни было, книга барона Гакстгаузена, по признанию самых недовольных английских рецензентов, полнейшее и вернейшее изображение нравов закавказских племен и настоящего положения Закавказья».

Чернышевский, стало быть, как и барон Гакстгаузен, считает, что «российское владычество» несет «гражданский порядок» на Кавказ и цивилизует его.

И когда по старой доброй советской традиции утверждают иногда, что революционные демократы были на стороне борющихся с царизмом народов Кавказа, то это не совсем соответствует действительности.

В 1855 году в № 1 «Отечественных записок», в которых Чернышевский тогда еще публиковался одновременно с сотрудничеством в «Современнике», он с энтузиазмом сообщает: «Долгом поставляем также обратить внимание читателей на прекрасную газету «Кавказ», издаваемую под редакцией г. Вердеревского. Это издание заключает в себе драгоценные местные сведения о прошлой и нынешней жизни той любопытной страны, которой имя она носит… и сверх того сообщает, что «Кавказ» будет издаваться в нынешнем году. В каждом его нумере будут помещаться: 1) главнейшие правительственные распоряжения, замечательнейшие известия из России и высочайшие приказы по отдельному Кавказскому корпусу и войскам, к нему прикомандированным; 2) летопись Кавказского края; 3) военные известия с Кавказа и с закавказско-турецкой границы; 4) важнейшие иностранные известия; 5) статьи учено-литературного содержания, преимущественно (но не исключительно), относящиеся к истории, этнографии и статистике Кавказского и Закавказского края».

Энтузиазм Николая Гавриловича понятен — Кавказ его явно интересовал и теперь появлялся полноценный источник сведений как по истории, так и по современному положению края.

Когда в 1859 году Добролюбов опубликовал в «Современнике» обширную статью «О значении наших последних подвигов на Кавказе», то Чернышевский его консультировал. Статья демонстрирует подробное — почти без фактических ошибок — знание истории Кавказской войны и ее завершающего этапа.

Вообще Кавказ в разных аспектах постоянно мелькает в текстах Чернышевского.

В 1861 году, когда шло интенсивное завоевание Западного Кавказа, он писал в мартовском номере «Современника», высмеивая полицейскую систему Меттерниха: «Система эта возникла из незнания об истинном положении дел… Меттерних просто не знал государства, которым управлял; вся беда произошла оттого, что он, не потрудившись познакомиться с управляемыми племенами, предположил их враждебными, когда они еще и не думали быть враждебными… вообразил, будто он должен управлять какими-то чеченцами, лезгинами, шапсугами, у которых за каждым холмом, на каждой поляне таится Шамиль или Казы-Мулла, готовый выскочить на борьбу с ним…»

То есть Николаю Гавриловичу была ясна степень отторжения горскими племенами русского владычества. И если чеченцы и лезгины — Восточный Кавказ — были давно на слуху, то шапсуги, одно из крупнейших племен Западного Кавказа, оказались в поле зрения русской публики совсем недавно. Чернышевский внимательно следил за происходящим на Кавказе.

А в декабре того же года в программной статье «Не начало ли перемены?», опубликованной в «Современнике», он выбирает кавказский сюжет для принципиального противопоставления: «Мы нашли ближайшую причину той невозможности защитить свои права, которая заставляет дюжинных людей в народе безответно переносить страдания и неприятности, не обнаруживая даже злобы на обидчиков. Но ведь если всмотреться в эту частную ближайшую причину, то она сама требует объяснения. (Понятно, что безответно подчинился тяжелому и оскорбительному чеченскому порядку обращения русский пленник, уведенный в Гергебиль или Гуниб мюридами Шамиля. Он был один против сотни, против тысячи людей. А здесь наоборот.)»