Корень жизни: Таежные были - [99]

К концу пятого дня, когда съели все, что можно было есть, а хлеба давно не стало, решили выходить пешком. На всякий случай — чем черт не шутит! — договорились, что мы с Николаем выйдем еще затемно, с расчетом часам к трем быть на Большом, а Володя задержится с выходом до полудня — вдруг все-таки прилетит вертолет? Тогда он подберет нас по пути.

Решение «на всякий случай» оказалось удачным: в половине двенадцатого, когда Володя уже залил огонь в печке остатками воды и надевал на плечи рюкзак, донесся долгожданный рокот вертолета. Пока Володя убедился в этом да пока бежал к площадке, «стрекоза» лихо подлетела к ней и с размаху плюхнулась на косу, разметав еловые ветки посадочного знака и оголив речную гальку от снега…

Мы с Николаем в это время уже выходили с Вятского на ровно и широко замерзшую Тырму и тоже слышали шум вертолета. Он замер в стороне каранакской избы, а через четверть часа снова возник, становясь с каждой минутой все громче… Какая радость!

Мы были уверены, что теперь окажемся в Хабаровске легко и быстро — сегодня же, через полтора часа, и не надо будет месить три дня тырминский снег, а потом еще бог знает сколько ожидать с протянутой рукой попутного лесовоза. Но эту радостную уверенность вертолетчики разметали, как те еловые ветки на посадочной площадке.

Когда мы влезли в кабину опустившегося на лед Тырмы и тут же взмывшего Ми-4, нам бросилось в глаза совершенно безрадостное выражение лица Володи. Я вопросительно поднял брови, на что он прокричал на ухо: «Летим в Ургал, там нас высадят. В Хабаровск — полтысячи километров! — добираться будем как знаем». Это же он и Николаю проревел, отчего лицо у того мгновенно окаменело в шоковом безразличии ко всему, что творилось и в этом вертолете, и в этой тайге, и в этом огромном суматошном мире…

Нас выгрузили в Ургале, закрыли кабину и ушли. На том миссия экипажа вертолета, выполнявшего заявку на спецрейс «с Каранака в Хабаровск», была закончена. Даже не посоветовали, что делать дальше, хотя экспедиционного груза было достаточно. Намотались мы с ним так, что и теперь, когда все позади, вспоминать не хочется.

Все, что когда-либо начинается, имеет свое окончание. Было оно и у нашей небольшой экспедиции. В Хабаровске. В аэропорту малой авиации, куда мы наконец прилетели на Ан-24, преодолев на этот раз немало препятствий в Ургальском аэропорту. Нас встретил институтский «уазик»-головастик. Он так спокойно, но на удивление быстро развез нас в разные точки большого города, что мы на некоторое время забыли и вертолетчиков, и свои недавние лишения, и приключения, решив, что техника — это здорово…

Кажется, будто если и не вчера, то уж в прошлом месяце во всяком случае, а не три года назад, я любовался природой Каранака — его великолепными первозданными лесами, вольготно раскинувшимися почти на трехстах квадратных километрах, изумрудными лавами кедрачей по горным склонам, зверовыми тропами, плотно наторенными вдоль звонких, лабораторно чистых, вечно переговаривающихся потоков.

Я отчетливо увидел себя сидящим вот на этой же макушке сопки, только не на пне, как сейчас, а в густой тени той древней ели, откуда было так блаженно в торжественной тишине рассматривать целинные кедровники, густо-зеленые долинные ельники, голубую тайгу в верховьях Каранака, уходящую к небу. И повторять раз за разом слова в лирическом напеве: «Как прекрасен этот мир…»

Утешительно думалось, что грохот лесозаготовительной техники обходит эту чудную первозданность дальней стороной. Мечталось о вечности красоты каранакской природы, которую не осквернят прикосновения жадных рук.

Но как просто оказалось разрушить и эту красоту, и этот покой, и мечты. Железные чудовища с втиснутыми в каждое из них двумя сотнями лошадиных сил в какой-то месяц проложили по бело-зеленому чистому миру черную многокилометровую лесовозную дорогу, расшвыряв деревья-великаны с потрясающей легкостью, попутно засыпав мерзлыми глыбами ключи. Могучие бульдозеры опустили многотонные ножи и подровняли рваные раны земли. И тут же торопливо потянулись за ними автобусы с лесорубочным начальством и техническим персоналом, потом пошли бензовозы, грузовики, трелевочные тракторы. И снова автобусы, но уже с лесорубами, умеющими так виртуозно «играть» мотопилой «Урал».

…И вот уже на Каранаке первозданный хаос. Искореженные остатки лесов, невообразимо захламленные лесосеки. Пни, корчи, кучи хвороста. Облысевшие горные склоны с веерами волоков, унылые пустыри, обесцвеченно-скорбящее небо.

И грохот техники, которая становится недобрым порождением НТР, если опережает сознание и оказывается в бездумно равнодушных руках. Той самой, что попутно с прогрессом способна безжалостно уничтожать зеленое чудо Земли и жизнь в ней, кромсать вековечный покой, заглушать пение птиц и звон хрустальных рек, осквернять дыхание планеты, лишать ее красоты, здоровья и целительности. Способна! Но не должна бы!

Человек в отношении к природе бывает злым и беспощадным, и уж во всяком случае недальновидным. Ради сверхпотребления, из-за ненасытной и неумной жадности, неумеренных желаний он вместо дружбы воюет с природой, часто не сознавая этого, не понимая, что она не сдается, не отступает, а терпеливо сносит насилие. И, к сожалению, родительски великодушно прощает. Но ведь давно известно, что всякому терпению наступает конец, и приходит возмездие, которое может стать для людей и всей цивилизации гибельным. Уже теперь все в этом мире повисло на волоске. Но до сих пор люди не пришли к простой мудрости: приобретая, взвесь и оцени потери. Предусмотри последствия каждого своего шага на планете.