Кордон - [2]

Шрифт
Интервал

— Полагаю, вам известно, господин Прайс, — корректно поправил француз, — в России давно, со времен Екатерины II, пользуются штуцерами.

— Пользуются, — подтвердил англичанин. — Но русский царь Николай I очень неразворотлив.

В России по сей день не налажен массовый выпуск этого превосходного оружия. Насколько мне известно, ныне там по два десятка штуцеров на батальон. Согласитесь, что это мизер.

— Россияне умеют воевать и со старым оружием, — вставил Фебрие де Пуант. — Они смелы и до фанатизма преданы своей вере.

— Не думаю, что русские смогут оказать нам где-нибудь серьезное сопротивление. — И английский адмирал сделал убежденный вывод: — Россию в ближайшем будущем ждет судьба Китая.

— Вы так находите? — На полном обветренном лице француза появилась скептическая улыбка. — Мне ведомы наши скромные цели. Мы с вами держим курс к диким берегам Восточной России. Но, полагаю, и их русские не оставили беззащитными…

— Моряки Англии, — сказал Дэвид Прайс, — видели чудеса света. Они любовались пирамидами Египта, восхищались мрамором Италии и Греции, разгадывали китайские иероглифы, в Австралии охотились на сумчатых животных, в Индии катались на слонах. Наши парни нигде не испытывали страха. Грешно вообразить, что их напугает своей рогатиной дремучая Россия. Мне известно, что и французские моряки не новички в сражениях.

— Кое-где бывали и они. — Фебрие де Пуант не стал вдаваться в подробности.

Обоим адмиралам было за шестьдесят. Высокий, сухопарый, с узким продолговатым лицом Дэвид Прайс сохранил стройную фигуру, выправку военного моряка. Широколицый Фебрие де Пуант был ниже ростом и выглядел мешковато. Симпатии друг к другу они не имели. И даже больше: англичанин не любил французов, француз — англичан. Действуя по принципу «Чтобы лучше знать врага, изучи его язык», Дэвид Прайс свободно владел французским, Фебрие де Пуант легко изъяснялся на английском, оба знали немецкий и испанский, однако ни тот, ни другой не освоили русский, хотя и прилагали изрядное старание.

Адмиралы союзных держав, сдержанно относясь друг к другу, внешне старались не выдавать подспудных мыслей и чувств. Убежденные, каждый по-своему, в преимуществе давних национальных традиций родных стран, они, соблюдая хороший тон, не высказывали разногласий, были между собой вежливы и корректны.

Со слов Дэвида Прайса французский адмирал понял, что королева Виктория становится самой воинственной дамой Европы. Она не однажды лично присутствовала при отборе гвардейцев, которые представали перед ней в адамовых костюмах. В королевской гвардии служат только великаны. Особое расположение Виктория имела к военным морякам. «На этой бренной планете, — воскликнула как-то она, — есть одна владычица морей — Британия! Другой нет и не будет!» Отправляя эскадры в походы, Виктория сама выходила в море на королевской яхте и под гулкие раскаты орудийных салютов с кораблей махала платком морякам, благословляя их на ратные подвиги в дальних морях и странах. От экстаза у королевы выступали слезы.

Не таков, по мнению Фебрие де Пуанта, Наполеон III. Он, упрочая свой трон, подкармливает буржуазию за счет поставок для армии, щедро поощряет молодых офицеров чинами, солдат и матросов — обещаниями и знаками доблести. Недоверчиво император относится к бывалым седым генералам и адмиралам (на их фоне можно оказаться глупцом), поспешно выдвигает выскочек и карьеристов в высшие чины, делая ставку на зеленую молодежь в надежде, что она не подведет благодетеля. Это добром не кончится. Не очень ли он, Луи Наполеон, поторопился заключить союз с Англией? Фебрие де Пуант знал, что заставило властелина Франции отвернуться от России и «сродниться» с островитянами.

Луи, племянник великого полководца, придя к власти в 1852 году, пожелал снова превратить страну из республики в империю. Ему, видите ли, показалось солиднее быть императором, чем президентом. Отстаивая династию Бонапартов, как равноправную династии Бурбонов, Луи объявил себя Наполеоном III. Но одно дело назваться императором и совершенно другое, когда тебя таковым признают великие страны.

Николай I, узнав о намерении Луи возродить во Франции империю, ответил на послание француза резким несогласием. Это оскорбило самолюбивого Луи. «Ох, уж эти русские! — гневное чувство захватило его. — Жаль, что Бонапарт не покорил их в 1812 году!»

Давно известно, что враги России, пользуясь распрями стран, ублажали, прибирали к своим рукам всех обиженных на «русского медведя». Так случилось и в конце 1852 года. Англия, в противовес российскому монарху, официально признала властолюбивого Луи императором, Наполеоном III. «Вот где они, настоящие друзья!» — восторженно подумал новоявленный император. Имея давнюю неприязнь к русским — выгнали из России его дядю! — он потянулся к островитянам. Вскоре между Францией и Англией был заключен союз. Они — друзья навеки. У них есть общий и кровный враг — Россия.

Однако, как полагал Фебрие де Пуант, претендовать Франции на мировое господство с таким союзником — дело сомнительное и опасное. Воинственно настроенной Великобритании нужны дополнительные силы — люди, корабли, оружие. Долго ли продержится такой союз? Англия никогда не была надежным партнером…


Еще от автора Николай Степанович Данилов
Граница проходит рядом

В сборник «Граница проходит рядом» вошли рассказы и очерки писателя Н. Данилова. В основу их взяты действительные факты, происходившие на Среднеазиатской границе. Фронтовики мирного времени — пограничники живут в постоянном напряжении. Они делают все возможное, чтобы не допустить безнаказанного нарушения государственной границы СССР. В книге рассказывается о героических буднях воинов в зеленых фуражках, об их верных помощниках — членах добровольной народной дружины, о нерушимой дружбе защитников рубежей Родины и мирных тружеников.


Рекомендуем почитать
Заслон

«Заслон» — это роман о борьбе трудящихся Амурской области за установление Советской власти на Дальнем Востоке, о борьбе с интервентами и белогвардейцами. Перед читателем пройдут сочно написанные картины жизни офицерства и генералов, вышвырнутых революцией за кордон, и полная подвигов героическая жизнь первых комсомольцев области, отдавших жизнь за Советы.


За Кубанью

Жестокой и кровавой была борьба за Советскую власть, за новую жизнь в Адыгее. Враги революции пытались в своих целях использовать национальные, родовые, бытовые и религиозные особенности адыгейского народа, но им это не удалось. Борьба, которую Нух, Ильяс, Умар и другие адыгейцы ведут за лучшую долю для своего народа, завершается победой благодаря честной и бескорыстной помощи русских. В книге ярко показана дружба бывшего комиссара Максима Перегудова и рядового буденновца адыгейца Ильяса Теучежа.


В индейских прериях и тылах мятежников

Автобиографические записки Джеймса Пайка (1834–1837) — одни из самых интересных и читаемых из всего мемуарного наследия участников и очевидцев гражданской войны 1861–1865 гг. в США. Благодаря автору мемуаров — техасскому рейнджеру, разведчику и солдату, которому самые выдающиеся генералы Севера доверяли и секретные миссии, мы имеем прекрасную возможность лучше понять и природу этой войны, а самое главное — характер живших тогда людей.


Плащ еретика

Небольшой рассказ - предание о Джордано Бруно. .


Поход группы Дятлова. Первое документальное исследование причин гибели туристов

В 1959 году группа туристов отправилась из Свердловска в поход по горам Северного Урала. Их маршрут труден и не изведан. Решив заночевать на горе 1079, туристы попадают в условия, которые прекращают их последний поход. Поиски долгие и трудные. Находки в горах озадачат всех. Гору не случайно здесь прозвали «Гора Мертвецов». Очень много загадок. Но так ли всё необъяснимо? Автор создаёт документальную реконструкцию гибели туристов, предлагая читателю самому стать участником поисков.


В тисках Бастилии

Мемуары де Латюда — незаменимый источник любопытнейших сведений о тюремном быте XVIII столетия. Если, повествуя о своей молодости, де Латюд кое-что утаивал, а кое-что приукрашивал, стараясь выставить себя перед читателями в возможно более выгодном свете, то в рассказе о своих переживаниях в тюрьме он безусловно правдив и искренен, и факты, на которые он указывает, подтверждаются многочисленными документальными данными. В том грозном обвинительном акте, который беспристрастная история составила против французской монархии, запискам де Латюда принадлежит, по праву, далеко не последнее место.