Корчак. Опыт биографии - [143]
Случается, что, проснувшись утром, я думаю:
– Встать – значит сесть в кровати, дотянуться до кальсон, застегнуть, если не на все, то хоть на одну пуговицу. Достать рукой до рубашки. – Надевая носки, надо нагнуться. Подтяжки… <…>
Кашляю. Это тяжкий труд.
Доктор Мордехай Ленский, врач из гетто, вспоминал:
Однажды он пришел в рентгеновское отделение. Он исхудал, на щеках выступили красные пятна, глаза горели. Говорил шепотом. Дышал с трудом. Снимок показал жидкость в грудной клетке. Д-ра Корчака это не обеспокоило. Спросил, до какого места она доходит. Когда узнал, что жидкость еще не дошла до четвертого ребра, махнул рукой, будто хотел сказать, что состояние не такое уж плохое, что он пока не имеет права прервать работу и лечь в постель{434}.
Он был обязан следить за тем, чтобы жизнь на тонущем корабле шла по-прежнему.
День начался со взвешивания. Май принес сильный спад. Последние месяцы этого года не так уж плохи, и май еще не вселяет тревогу. Но нас ожидают в лучшем случае два голодных месяца. Это точно. А ограничения, введенные властями, и их дополнительные трактовки, скопление людей наверняка ухудшат ситуацию.
Время субботнего взвешивания – время сильных эмоций.
После завтрака – школьное заседание{435}.
На заседании обсуждаются планы на лето. Нужно установить сроки отпусков персонала, распределить, кто кого замещает. Трудно определить число детей, потому что одни выбывают, другие прибывают, но все должно быть как всегда, хотя на самом деле, что и говорить, все иначе. После собрания – школьная газета и приговоры суда, вечные ритуалы. Корчак упорно придерживается их, хотя давно уже видит, что это лишь внешние атрибуты. Газета, когда-то писавшая о делах, значимых для жизни Дома, теперь не может ответить на самый важный вопрос: как долго еще продлится эта жизнь? Судебные приговоры – фикция. Как можно наказывать детей, которые едва держатся на ногах? Некоторых детских проступков или злоупотреблений со стороны персонала лучше не замечать, ради всеобщего спокойствия. После собрания – тяжелый разговор с человеком, который хочет любой ценой поместить своего подопечного в приют. Понятно, что для ребенка отказ означает голодную смерть. И тем не менее, ради блага остальных воспитанников, надо заставить себя отказать.
Корчак диктует, Генрик Азрилевич печатает на машинке. Письмо в Отдел продовольственного снабжения на улице Лешно и в Гражданский комитет по делам общественной опеки. Трехстраничная машинописная копия письма уцелела, из нее мы знаем, каковы были самые насущные потребности приюта на 11 мая 1942 года. Было принято тридцать новых воспитанников, и число детей выросло со ста семидесяти до двухсот. Поэтому Доктор просит субсидию в пятнадцать тысяч злотых, и не по частям, поскольку цены растут день ото дня. Просит о постоянной ежемесячной субсидии в пять тысяч злотых. Просит повысить дотацию из «Центоса», которая с трех тысяч злотых упала до тысячи.
Кто-то – вероятно, экономка Дома сирот, а может, пани Стефа – подготовил приложение к письму: точные данные касательно бюджета на ближайшие летние недели. Понадобится пятьсот килограммов крупы. Масло. Сахар. Яйца. Рыба. Сто шестьдесят пар подштанников. Пятьдесят платьев. Сто пар обуви. Пятьдесят мисок. Сто стаканов. Пятьдесят ложек. Двадцать ножей. Чулки (зимние). Подвязки. Нитки. Резина. Тряпки. Ведра. Щетки. Бельевой каток. Перевязочные материалы и школьные пособия. Все вместе обойдется в тридцать тысяч злотых. И это все только на лето. А потом придет зима.
Мы располагаем скудным запасом ложек, соломенных матрасов, подушек, одеял (если останемся в нынешнем теплом помещении и будем получать достаточное отопление). <…>
Совершенно не располагаем теплым бельем, а одежды и пальто может хватить только на половину детей (на сто).
Собираясь принять из Приюта несколько десятков детей, выбранных тамошними воспитательницами, – мы будем вынуждены в третий раз поделить довоенные запасы инвентаря и в первый раз попробуем разместить шестерых детей по двое в одной кровати.
Мы приняли меры, чтобы достать мазь Вилькинсона, поскольку все дети с Дзельной, 39 страдают застарелой чесоткой (часть – с язвами и обморожениями конечностей). Один двенадцатилетний мальчик перенес ампутацию обеих ног (к счастью, ниже колен){436}.
Во вступлении к письму Доктор напоминает, что Дом сирот просуществовал тридцать нелегких лет, в частности, благодаря разумному планированию. Весной они брали кредит на отопление. Осенью делали запасы и закупали теплую одежду. Поэтому сейчас, в мае, нужно быть предусмотрительными и подумать о зиме. Ведь всем известно, что каждый год после лета наступает осень. А после осени – зима. Нельзя, чтобы кому-то пришло в голову, что ни осени, ни зимы может не быть. Окончив домашние дела, нужно выйти «в город».
Сойти с тротуара на проезжую часть, взобраться с проезжей части на тротуар. – Меня толкнул прохожий; я зашатался и оперся о стену.
И это не слабость. Я довольно-таки легко поднял школьника, 30 кило живого сопротивляющегося веса. Не отсутствие сил, а отсутствие воли. <…>
То же самое с памятью.
«В саду памяти» Иоанны Ольчак-Роникер, польской писательницы и сценаристки, — книга из разряда большой литературы. Она посвящена истории одной еврейской семьи, избравшей путь польской ассимиляции, но в зеркале судеб ее героев отражается своеобразие Польши и ее культуры. «Герои этой „личной“ истории, показанной на фоне Истории с большой буквы, — близкие родственники автора: бабушка, ее родня, тетки, дядья, кузины и кузены. Ассимилированные евреи — польская интеллигенция. Работящие позитивисты, которые видели свою главную задачу в труде — служить народу.
Резонансные «нововзглядовские» колонки Новодворской за 1993-1994 годы. «Дело Новодворской» и уход из «Нового Взгляда». Посмертные отзывы и воспоминания. Официальная биография Новодворской. Библиография Новодворской за 1993-1994 годы.
О чем рассказал бы вам ветеринарный врач, если бы вы оказались с ним в неформальной обстановке за рюмочкой крепкого не чая? Если вы восхищаетесь необыкновенными рассказами и вкусным ироничным слогом Джеральда Даррелла, обожаете невыдуманные истории из жизни людей и животных, хотите заглянуть за кулисы одной из самых непростых и важных профессий – ветеринарного врача, – эта книга точно для вас! Веселые и грустные рассказы Алексея Анатольевича Калиновского о людях, с которыми ему довелось встречаться в жизни, о животных, которых ему посчастливилось лечить, и о невероятных ситуациях, которые случались в его ветеринарной практике, захватывают с первых строк и погружают в атмосферу доверительной беседы со старым другом! В формате PDF A4 сохранен издательский макет.
Герой Советского Союза генерал армии Николай Фёдорович Ватутин по праву принадлежит к числу самых талантливых полководцев Великой Отечественной войны. Он внёс огромный вклад в развитие теории и практики контрнаступления, окружения и разгрома крупных группировок противника, осуществления быстрого и решительного манёвра войсками, действий подвижных групп фронта и армии, организации устойчивой и активной обороны. Его имя неразрывно связано с победами Красной армии под Сталинградом и на Курской дуге, при форсировании Днепра и освобождении Киева..
В первой части книги «Дедюхино» рассказывается о жителях Никольщины, одного из районов исчезнувшего в середине XX века рабочего поселка. Адресована широкому кругу читателей.
Из этой книги вы узнаете о главных событиях из жизни К. Э. Циолковского, о его юности и начале научной работы, о его преподавании в школе.
Со времен Макиавелли образ политика в сознании общества ассоциируется с лицемерием, жестокостью и беспринципностью в борьбе за власть и ее сохранение. Пример Вацлава Гавела доказывает, что авторитетным политиком способен быть человек иного типа – интеллектуал, проповедующий нравственное сопротивление злу и «жизнь в правде». Писатель и драматург, Гавел стал лидером бескровной революции, последним президентом Чехословакии и первым независимой Чехии. Следуя формуле своего героя «Нет жизни вне истории и истории вне жизни», Иван Беляев написал биографию Гавела, каждое событие в жизни которого вплетено в культурный и политический контекст всего XX столетия.