Коранические сказания - [18]

Враги довели Нуха до отчаяния, он просит Бога рассудить его с соплеменниками, послать им обещанное наказание. Эмоциональный настрой этой молитвы отличен от библейских преданий. В ней много фраз, похожих на те, которые произносил как бы сам Мухаммад. Все настроение и мотивации очень хорошо укладываются в обстоятельства жизни Мухаммада в конце мекканского периода, накануне хиджры. Тогда от него отвернулись впервые даже члены собственного рода; казалось, что проповедь терпит полную неудачу. И кажется, что это не Нух, а Мухаммад говорит Аллаху: «Господь мой, не оставляй на земле из неверных ни одного, обитающего в доме… И не прибавляй для обидчиков ничего, кроме гибели!» (71:26/27-28/29).

Мухаммад в Мекке нашел выход, преодолел отчаяние, покинул родной город. Мольба наказать сородичей осталась в рассказе о его «двойнике» — пророке Нухе. Именно для коранического рассказа характерен образ сына, который не внял призывам отца и потому был «исключен» Аллахом из семьи пророка. Для социально-психологического настроя мусульманской проповеди как раз была важна идея замены уз родства узами общности по религии. Людей должна была объединять вера в Аллаха. Проблема того, как совместить верность родовым связям и связям религиозным, мучила многих мусульман, в том числе и Мухаммада. Эпизод из истории Нуха приобретает в этом контексте острое звучание.

История о Нухе отразила обстоятельства жизни Мухаммада в Мекке, но в ней есть и другие конкретные элементы аравийской действительности. Ковчег опустился на гору аль-Джуди. Это название горы в Северной Аравии. Лишь позднее мусульманские комментаторы перенесли это название на библейский Арарат в Курдистанских горах[35]. В суре «Нух» (71) перечислены имена божеств, от которых народ Нуха не хотел отказываться. Это аравийские божества, которым поклонялись в разных частях Аравии,— общеаравийский Вадд, химйаритский Наср, южноаравийские Йагус и Йа‘ук, центральноаравийский Сува‘[36].

Такие детали не связаны с историей Мухаммада, с мусульманской трактовкой истории Ноя. Им есть лишь одно приемлемое объяснение. Мухаммад и его слушатели считали, что Нух жил и действовал в Аравии. Узнали они это скорее всего из бытовавших в Аравии легенд о Нухе, уже оторванных от своих корней. Заметим, что имя Нух тоже воспринималось как арабское. Оно имеет при склонении три падежа, тогда как имена, воспринимавшиеся как иностранные (большинство имен библейских персонажей в Коране), имеют в арабском языке только две падежные формы. Предание это не было и мекканским изобретением. Реалии не мекканские, а общеаравийские. Любимых в Мекке божеств в списке Нуха нет.

Этому предположению на первый взгляд противоречит текст Корана, где несколько раз говорится о том, что история Нуха нова для слушателей. В конце рассказа о Нухе в суре «Худ» (11:49/51) есть фраза, часто встречающаяся в Коране и обращенная к Мухаммаду: «Это из рассказов про сокровенное. Мы открываем их тебе, не знали их ты и твой народ до этого. Терпи же! Поистине, конец — богобоязненным!» Так говорится и в других местах, в частности в описании истории Марйам (3:44/39) и Йусуфа (12:102/103). В середине того же рассказа про Нуха вставлена фраза: «Может, они скажут: „Измыслил он его!“ Скажи: „Если я измыслил его, то на мне мое прегрешение, и я свободен от того, в чем вы грешите!“» (11:35/37). Этн вставки могут быть понятны в том смысле, что история Нуха была нова для слушателей. Памятуя об этом, редакторы Корана именно сюда вставили эти фразы. Однако обвинения во введении новшеств, даже если они действительно связаны с рассказом о Нухе (а они явно добавлены несколько позднее), могут относиться скорее к коранической трактовке, а не к самой истории. В самом деле, мы уже видели, что в Коране есть нарочитые отличия и смещения акцентов по сравнению с исходным библейским рассказом.

У нас есть еще свидетельства того, что история Нуха была известна в Аравии до Корана. Она фигурирует в стихах доисламских поэтов и поэтов — современников Мухаммада[37]. Поэтические обработки рассказа о Нухе часто содержат детали, которые в Коране упоминаются мельком или вообще отсутствуют. У поэтов другие акценты. Их интересует потоп, а не то, как именно мучили Нуха его соотечественники. В стихах отразилась иная версия истории о Нухе. Она отличается от коранической, хотя, видимо, послужила ее основой.

У поэта Тарафы (VI в.) Нух упоминается среди рассуждений о всемогуществе судьбы, как пример очень долго жившего человека[38]. Современнику Мухаммада Умаййе ибн Аби-с-Сальту приписывается стихотворение, где красочно и подробно описывается потоп. Рассказано о ковчеге, как он опустился на гору и как Нух послал искать землю ворона. Тот нашел ее, но не вернулся к людям. Тогда Нух отправил горлинку. Она вернулась с доброй вестью, и за это Нух подарил ей ожерелье, ту самую белую полоску, которая есть на шее у всех горлинок[39]. Главными оказываются мотивы, которых в Коране нет вообще. Вместе с тем описание ковчега, несущегося по волнам, близко к кораническому аяту (11:42/44).

В другом стихотворении Умаййи Нух упомянут как человек, испытавший высшую милость Господа. Он спас его во время потопа. Вспоминается об этом опять в контексте рассуждений о могуществе судьбы — она властна даже над теми, кого особо опекает бог. В стихотворном описании потопа есть два мотива, важных и для Корана. Это — «запылавшая печь», с которой начинается катастрофа, и строптивый сын, отказавшийся спасаться в ковчеге