Коракс: Повелитель теней - [7]

― Прости, что заставил тебя ждать, брат мой, ― проговорил Жиллиман. ― Вопросов, требовавших моего внимания, оказалось больше, чем я ожидал, ― он виновато улыбнулся. ― Постоянно находились все новые и новые.

― Ты не так уж долго отсутствовал, ― ответил Коракс, ― но я рад, что ты наконец–то пришел. В местах вроде этой залы я чувствую себя самозванцем. Там, где я вырос, не было ничего столь же уточенного.

― Оно и понятно, ― Жиллиман устроился за столом, поправляя стопку книг, готовых вот–вот упасть. ― Наша культура наверняка кажется тебе вульгарной.

― Ни капельки, ― возразил Коракс, и, когда Жиллиман улыбнулся этой вежливой лжи, продолжил:

― По сравнению с некоторыми она очень даже сдержанная.

― Вкусы Фулгрима, наверное, тебя и вовсе обескуражили.

― Пока я был на борту «Гордости Императора», мне казалось, что меня постоянно бьют в лицо надушенным кулаком. Я был несказанно рад убраться оттуда.

― Ты только ему об этом не говори, ― засмеялся Жиллиман. ― Он ужасно гордится своим кораблем.

― И в мыслях не было, ― ответил Коракс. Фулгрим тоже был полубогом, и характер у него был соответствующий.

Владыка Ультрамара выпрямлял стопку книг, пока она не стала идеально ровной. Все книги были разного размера, поэтому все выравнивание заключалось в том, чтобы совместить их внешние уголки. В какой бы из личных комнат Жиллимана не довелось побывать Кораксу, пока он гостил на «Гордости Макрагга», где–нибудь обязательно находилась высокая стопка книг, шатающаяся под собственным весом. Между их страниц едва ли не пачками торчали многочисленные закладки и бумажки, торчащие во все стороны. Между ними, словно для укрепления этих башен знаний, виднелись инфопланшеты и другие устройства. Будучи щепетильным по натуре своей, Жиллиман старался все держать на своих местах, но эта страсть к порядку в нем постоянно боролась с жаждой знаний. Покои владыки Ультрамара усеивали всевозможные носители информации, и он разбрасывал их как мелкий зверек разбрасывает ореховые скорлупки, когда лихорадочно ищет, чем бы еще поживиться.

Жиллиман отошел к алькову и взял поднос с высоким бронзовым кувшином и чашами, поставил его на низкий столик между шезлонгами и сел обратно, не став откидываться на спинку.

Коракс перевел взгляд с книг на суровое лицо их обладателя. Жиллиман почти ничем не походил на брата. Разве что форма челюсти была достаточно похожей, что можно было заподозрить их в родстве ― но на этом сходство заканчивалось. Коракс был бледным и мрачным, а Жиллиман ― словно отлитым из золота.

― Я увидел океан вживую всего десять лет назад, ― произнес Коракс.

― Да? ― удивился Жиллиман и вопросительно протянул брату кувшин, придавив большим пальцем язычок крышки. Обостренное обоняние Владыки Воронов уловило запах ферментированного виноградного сока, доносившегося из горлышка. В этом запахе таился целый ворох информации ― содержание алкоголя, цвет, кислотность и другие, менее различимые факторы, повлиявшие на виноград ― как давно ягоды начали отличаться от своего дикого предка, на какой почве их выращивали, какие люди за ним ухаживали, на каком воздухе он вырос и какие минералы были в той воде, которую он пил.

― Да, я буду пить, спасибо, ― Коракс кивнул и продолжил:

― На Освобождении океанов не было, на Киаваре тоже. Вещей, о которых я понятия не имел, было великое множество, а абстрактное знание об этих вещах, вложенное в меня отцом, не шло ни в какое сравнение с ними самими. Мне не хватало контекста. Я не знал ни ветра, ни солнца, ни дождя. В тюрьме не было никакой погоды ― только один и тот же ровный свет, и один и тот же затхлый переработанный воздух. И никакой еды, кроме тюремных пайков.

― Трудная у тебя была жизнь, ― проговорил Жиллиман. Вид у него стал виноватый ― по сравнению с условиями, в которых прошла юность его брата, он сам, можно сказать, купался в роскоши. Его растили как королевского сына.

― Я бы не сказал, ― Коракс покачал головой, ― конечно, было нелегко, но некоторым из наших братьев пришлось еще хуже. Но из–за того, что я только знал о многих вещах, но не мог их увидеть или почувствовать, мне приходилось довольствоваться сравнениями. И поэтому мой мозг превратился в генератор аналогий, ― добавил он иронично, сам не зная, почему рассказывает об этом брату. Слова вырывались сами, словно их произносил кто–то другой.

― Значит, твоя душа ― это душа поэта.

― Увы, писательского дара мне не дано. Мне нелегко подбирать слова, куда проще находить образы. Твои книги напоминают мне волны. Твое королевство и строгий порядок, которому оно подчиняется ― это твердокаменный берег, это твоя страсть к следованию правилам. Но на этот берег обрушиваются волны, не признающие никаких правил ― это твоя страсть к знаниям. Глядя на эти стопки книг, я вижу, как волны знаний лижут песок. Порядок против беспорядка.

― Ты что же, неряхой меня считаешь, братец? ― прохладно поинтересовался Жиллиман и протянул Кораксу изящный бокал, полный вина. Этот вина хватило бы, чтобы наполнить десяток человеческих бокалов, но в руке Владыки Воронов он смотрелся соразмерно.

― Думаю, ты мог бы им быть. Я ощущаю в тебе некоторое противоречие.