Корабли Санди - [3]

Санди был крепкий, живой, приветливый мальчик. Он очень гордился своим отцом (какой бы мальчишка не гордился?) и радовался, что он «вылитый отец», такой же сероглазый, рослый, с густыми каштановыми волосами. Портрет отца, где он изображен в форме летчика, висел здесь же, над тахтой, на которой они сейчас сидели в комнате родителей. Приветливость и ясность характера у Санди от матери. Дружниковы отличались скрытностью, резкостью и некоторой угрюмостью. Только одна Виктория Александровна знала, чего ей стоили пятнадцать лет, проведенные в этой семье. Муж даже не догадывался. Никто тогда не догадывался. Санди считал, что и в семье и в мире все обстоит благополучно.

Жизнь чудесна, столько интересного! Особенно море и корабли. Санди с младенчества любил корабли. Когда он был совсем еще маленький, его любимыми игрушками были корабли. Чтобы доставить мальчику радость, ему надо было дарить корабли. Другими игрушками он мало играл. Когда Санди подрос, он сам стал делать модели кораблей и, в свою очередь, дарил их родным и приятелям. В витрине Дворца пионеров стоял огромный, на два метра, бриг — подарок Санди пионерам. Возле витрины всегда толпился народ, удивляясь красоте и изяществу брига. Такой бриг не сделал бы и сам руководитель технического кружка. Уязвленный руководитель предположил, что модель делал но столько Санди, сколько его дедушка, известный в городе мастер судостроительного завода. Санди нисколько не обиделся и следующий, такой же точно бриг сделал от начала до конца в мастерской Дворца пионеров, чем привел в восторг и ребят, и самого руководителя. А как восхищался этим бригом Ермак! И все же… Почему он избегал Санди? Почему он не хотел к нему прийти?

Ребята любили бывать у Дружниковых. Там было столько интересного — игрушки для маленьких и для взрослых, вроде киноаппарата, магнитофона, подзорной трубы, всяких коллекций. Правда, вечерами у них нельзя шуметь и громко разговаривать, так как дедушка Санди почти всегда работал у себя в кабинете. Не тот дедушка, что был мастером на судостроительном заводе, а другой, со стороны отца, — академик Николай Иванович Дружников. Он был маленький, щупленький, морщинистый и такой сухой, словно его подсушили в печке, и кожа у него была сухая, и волосы сухие. Этот дедушка, в отличие от другого — веселого, доброго, горластого, — был строг, молчалив и чем-то всегда недоволен. Он был известен во всем мире, профессор, доктор наук и директор филиала научно-исследовательского института Академии наук. Он гидрограф. Стены его кабинета с пола до потолка уставлены книгами, а карты висят, как платья в гардеробе на вешалке, вплотную одна к другой.

Самые шумливые из ребят, заходя к Дружниковым, невольно понижали голос и шли до комнаты Санди на цыпочках. Может, это бабушка нагоняла на них такого страха. Она вечно ходила на цыпочках по коврам и дорожкам и переживала, что дедушке мешают работать. Она берегла покой ученого. Больше всего на свете она боялась, что ему помешают работать.

Не знаю, понравилось бы Ермаку у них? Может, он нашел бы дедушку и бабушку Санди чопорными или неприветливыми? Но мама бы ему непременно понравилась. И папа тоже. Герой, летчик, высокий, красивый и сильный. Он вызывал восхищение. Санди тоже всем нравился. Любой в школе был бы рад с ним дружить. Только не Ермак…

— Слушай, Санди… — задумчиво начала Виктория Александровна, — скажи Ермаку, что я хочу его видеть по поводу этой слепой девочки… Расскажи ему, что я работаю медсестрой у Реттер. Что она известный специалист по глазным болезням, прекрасный хирург, многим возвратившая зрение. К ней приезжают со всего Союза. Пусть она посмотрит эту девочку.

Просиявший Санди бросился целовать мать.

— Конечно, ее уже, наверное, показывали врачам… — продолжала Виктория Александровна, — но Реттер берется оперировать в таких случаях, когда другие отказываются. Кто знает…

Вернувшись из школы, Санди сказал маме, что завтра, в субботу, к ним придет Ермак — прямо из школы. Санди так радовался, что даже казался грустным. Его мучили всякие предчувствия. А вдруг Ермак раздумает? А вдруг что-нибудь случится и ой не сможет прийти? Или придет, а бабушка что-нибудь скажет такое нетактичное?

— Мама, ты попроси бабушку… Знаешь, она какая? Еще сделает замечание Ермаку, и он больше не придет.

Виктория Александровна посмотрела на сына.

«Как он любит этого мальчика! — ревниво подумала она. — Никогда никого он так не ждал. Интересно, какой он, этот Ермак? А с Верой Григорьевной надо действительно переговорить».

Свекровь выслушала ее, как всегда, холодно.

— Вы хоть видели этого Зайцева? — опасливо осведомилась она.

— Нет еще.

— Как же вы разрешаете ребенку дружить бог знает с кем?

— Они одноклассники, сидят на одной парте.

— И вы даже не знаете, с кем сидит Сашенька? А кто его родители?

— Право, не знаю.

— Какое легкомыслие! Извините. Но я, право, удивляюсь вам, Виктория. Зайцев… Зайцев… Где-то я слышала эту фамилию…

— Очень распространенная фамилия.

— …или в газете читала? Но не помню, в связи с чем… Надеюсь, не в уголовной хронике?

Виктория Александровна на мгновение даже зажмурилась. Тихо ушла к себе, подавляя раздражение.