Кораблекрушение у острова Надежды - [132]

— Батько, к тебе атаман Остап Секира, и с ним двое москалей.

— Зови, — сказал гетман.

Атаман Секира, Степан Гурьев и Федор Шубин вошли в комнату. Что-то знакомое показалось Степану в облике молчаливого казака, похожего на медведя, но он не поверил себе, отвернулся.

— Батько, по твоему слову прибыл со всем народом, — сказал Остап Секира, склонив голову.

— Сколько привел?

— Четыре сотни казаков да мужиков две сотни.

— Добре. А это что за люди? — Гетман строго посмотрел на Степана Гурьева и Федора Шубина.

— Други мои, пан гетман, в Москве спознались, когда по твоему приказу ездил. Хотят с нами против панов воевать.

Христофор Косинский пожал руки мореходам:

— Добре. Раньше воевать приходилось ли?

— Приходилось. И на море и на земле воевали.

— Корсарами были, — подтвердил Секира, — и с татарами бились. Степан Гурьев сотником был, и раны у него есть… А Федор у Степана в сотне бился.

— Гурьев Степан! — вдруг услышал мореход густой голос.

Кто-то сжал его в крепких объятиях.

— Василий! — признал бородатого казака мореход. — Ты ли? Откуда?

Они расцеловались.

— Похудел, побледнел, — гудел Васька Чуга. — Помнишь, где мы с тобой в последний раз виделись?.. На острове Надежды!

— Помню. Ты с самоедами ушел. Князек тебе жену обещал.

— Было. Да не стал я с ними жить. К своим захотелось. Думать начал, делать ничего не мог. Тоска. Год только и прожил.

— Далее куда ушел?

— На реку Дон к казакам. И у них недолго. Опасно: часто царские воеводы приезжают. Перебрался на Днепр, за пороги, к сечевым казакам… Вот у Гетмана Христофора Косинского в помощниках.

Гетман Косинский внимательно слушал разговор.

— Правая рука у меня атаман Чуга! — воскликнул он, положив ему на плечо руку. — Отчаянный, зла на панов много и голова хорошая, грамоту знает. Я на него, как на себя, надеюсь. Знаю, не продаст, не выдаст. Дела его мне ведомы: купца Строганова убил — не осуждаю. У каждого из нас панских голов на счету много.

— А это мой друг, жизнь мне спас, — сказал Васька Чуга. — За него мне свою жизнь положить не жалко.

— Добре. Вот и дай москалю сотню казаков. И товарищ его пусть с ним рядом бьется… Ну-ка, писарь, скажи, чтобы подали нам горилки. Товарищев надо угостить. — И гетман отошел от знакомцев, решив, что им хочется остаться наедине. Отошли и другие.

— Как пошли дела на острове? Как агличане? Все ли вернулись? — гремел бас Васьки Чуги.

— Купец Никандр Мясной убил Анфису, — сказал Степан.

— Как! За что?

Степан Гурьев рассказал, как все произошло. Как убили Анфису, как захватили англичан. Рассказал про неудачное плавание, кораблекрушение во льдах. Как вернулись к острову Надежды и как зимовали.

Васька Чуга слушал, не перебивая.

— На другой год летом пошли в Холмогоры. На песчаные безымянные острова вынесло. Как живы остались, до сих пор не знаю… А в Сольвычегодске пособником твоим посчитали. Я старшим приказчиком Макара Шустова посоветовал оставить, дак он меня в убивстве Семена Аникеевича обвиноватил.

— Гадюка! Своими бы руками… — Васька Чуга сжал огромные кулаки. — Ну, погодите, и до вас доберемся!

— Воевода сольвычегодский в железа меня заковал. Привезли в Москву. Однако поверили, к пыткам не подвели. Правитель Борис Годунов узнал про меня, из-под стражи освободил и должность дал. — Степан Гурьев вздохнул. — В царские дьяки возвеличил. Все бы хорошо, да, видать, в большом доверии у правителя тоже страшно. Поручил он мне дело, а у меня к нему душа не легла… не мог.

— Раз не мог, значит, дело плохое, — сказал Васька Чуга. — Знаю тебя.

— Пришлось от царского гнева к казакам бежать, — закончил Степан. — Вот и встретились.

— Хорошо сделал. Мы тебя ни черту, ни богу не выдадим. Гетман Христофор Косинский — человек верный, справедливый. Он против всех панов пошел. Не разбирает и русского и ляха под одно казнит, ежели они простому человеку зверство содеяли. И я, Степан, жизнь свою решил за простого мужика отдать. У нас в русском государстве его всяко жесточат и притесняют, а уж здесь, на украинных приднепровских землях, русскому мужику жизни вовсе нет. Будто не человек, а скотина. Вот и решил я с панами бороться, пока рука саблю держит. На том клятву богу дал.

— Будем вместе, Василий, помогу… Любушку ты свою не забыл, — кивнул Степан Гурьев на могучую бороду друга.

— Не забыл, Степан Елисеевич.

Мореходы обнялись и поцеловались.

— Вот мой друг Федор, — показал Степан на Шубина. — Жизнью ему обязан. Потом оба корсарами у Карстена Роде служили…

Васька Чуга обнял Шубина.

— Хорошо, вместе будем. Здесь народ простой, справедливый.

Слуги принесли хмельного в баклагах и серебряные кубки. Гетман Косинский пригласил всех к столу.

За медом и за горилкой опять начались разговоры.

— Теперь ты, гетман, на Киев пойдешь, а потом Волынь и Подолье воевать? — спросил поп Дамиан Наливайко. — И шляхтичей к присяге приводить?

— Так, святой отец.

Поп помолчал.

— Долгое дело, гетман, и крови много прольется. А я другое скажу.

— Говори, отче.

— Треба нам старого князя Острожского выкрасть из замка, да коли он тебе присягу даст, вся Волынь сразу твоя станет. Он твердой рукой русскую веру держит.

— Веру держит?! — вступился в разговор его брат Северин. — А для польского короля первый слуга. Всегда вперед лезет. Подолию и Киев за польским королем утвердил.