Корабль дураков - [11]

Журналист Томкус издал очень воинственную, написанную на плохом газетном языке книгу «Таран», в которой, пользуясь подброшенным ему «органами» материалом, попытался изобразить себя как сверх честного деятеля, защищающего интересы трудящихся. Это была прекрасная, хорошо задуманная маскировка. Когда всплыли подробности такой «подпольной» деятельности, он очень ловко выкрутился: был, дескать, молодым, глупым, почти ребенком. А Зuгмуля все отрицал, отпирался, проливал слезы и в порыве отчаяния при всех пожаловался Шепетису:

— Нужно что–то делать, меня каждый день приглашают и приглашают в КГБ. Я теперь ответственное лицо. Они меня компрометируют…

А перестали его приглашать только после того как он, еще раз поднявшись по лесенке ответственности, вместе с Буткявичюсом выкрал около десяти мешков архива КГБ, которые под видом спальных мешков спрятал у мелиоратора К. Мицкявичюса в Гарляве. Эти мешки впоследствии стали главным орудием шантажа и источником политической деятельности в руках военного министра. На многих лидеров «возрождения» они нагоняли страх. Кстати, и отец Зигмаса, главврач Шяуляйской больницы, не был чужим в той организации. Это записано в характеристике молодого агента: «Происходит из преданной советской власти и проверенной компетентными органами семьи врача и учительницы. В характере З. Вайшвилы есть болезненные черты, он человек упрямый, любит опеку, признает волю более сильного. Имел связи с агентом Штази Эгле. Вошел в руководство «Саюдиса», поэтому, в обеспечение полной секретности доверенного, рекомендуется поддерживать связь только во время поездок за границу (в Болгарию). Личн. дело 34011. 5–е отделение. Сичюнас».

Необычайно интересен еще один эпизод, характеризующий его воспитание и моральный облик. Министр внутренних дел М. Мисюконис отмечал свою круглую дату. Первый заместитель Вагнорюса Вайшвила его поздравил и, вручая специально выкованный меч, произнес патриотическую речь. Но главную цель своего прихода скрыл видимо, побоялся или почувствовал себя неудобно. За юбилейным столом он непристойно нагрузился. Требовалось его вывести с надлежащим почтением. Кочевряжась, он выронил из кармана пиджака какие–то бумаги.

— Это секретно, совершенно секретно, — ощупывал он себя, разомлев, и никак не мог запихать в карманы разлетевшиеся бумаги.

Если бы он помалкивал, никто бы не обратил внимания, но кто от кажется рассекретить совершенно секретное, особенно если оно валяется на полу? Среди разных документов находилось распоряжение об увольнении М. Мисюкониса с работы. Фантасмагория! Но подобные людишки тогда вершили судьбу нации.

Конечно, Томкуса нельзя было сравнивать с Вайшвилой. Он был гораздо хитрее, обстрелян и хлебнул горького не только из алюминиевой кружки. Попавшись, он не только не защищался, а при каждом удобном случае писал в своей газете: «Я агент КГБ, я стукач, глист–кагебист.» А чтобы все выглядело как можно более естественно и походило на правду, рядом со своей фамилией добавлял фамилии Прунскене («Шатрия»), Адам куса («Фермер»), Кузмицкиса («Юргис») и других подозреваемых. Читая это, люди отказывались верить и смеялись — вот ведь врун, хвастун, кто же в наше время будет гордиться таким прошлым? Человек себя оговаривает, ищет популярности. А если бы защищался, лгал, изворачивался, то от этой истины не так бы скоро отделался. Срабатывала обратная реакция. Читая эти якобы «заскоки», я сам не раз думал: все–таки этот стервец — способный психолог, так сказать, настоящий журналист нового типа. Пиши правду, если хочешь, чтобы тебе не поверили, и ври вовсю, если необходимо кого–то убедить.

За подобными действиями своих новых коллег я внимательно наблюдал, делал пометки, поскольку с самого начала «Саюдиса» был выбран координатором для согласования наших действий с властями. Это был мой самый глупый поступок, поскольку в поисках рационального зерна в постоянно углубляющейся разрухе я довольно скоро надоел и тем, и другим. Одни требовали скорейших перемен, а другие все еще считали, что их выручат могущественные силовые структуры – армия и КГБ. В тот период империя уже понемногу растрескивалась под ударами социального землетрясения. От самого фундамента…

Разговаривая с тогдашним первым секретарем ЦК КПЛ Р. Сон гайлой и председателем Президиума Верховного Совета В. Астраускасом, я просто своим ушам не верил, насколько они были бессильными и несамостоятельными! Я хорошо был с ними знаком. Вместе работали, охотились, бывали друг у друга в гостях — казалось, люди как люди, энергичные, инициативные. Но, поднявшись к вершинам, они двигались как паралитики, превратились в трусливых марионеток. Только бы не оборвалась ниточка!. А самое страшное — они совершенно не чувствовали и не понимали, что происходит в государстве. Им все еще казалось, что М. Горбачев — это новый временный Никита, а после него снова придет какой–нибудь Андропов, и все само собой образуется. Разве что один Шепетис не плавал в создавшейся ситуации подобно капельке жира в пересоленном бульоне, и старался не выпускать инициативу из рук, но его терпеть не могли все тогдашние секретари ЦК. А с функционерами по мельче разговаривать было просто тоскливо.