Корабельная слободка - [141]

Они спустились с кургана и перебрались через ров по перекидному мосту. Впереди шел Юньев, за ним — Иголкин. Веселый Иголкин что-то еще рассказывал, но Юньев занят был своими мыслями. Однако он остановился и глянул на Иголкина, когда тот неожиданно замолк.

Иголкин не улыбался больше. Наоборот, лицо у него было угрюмо. На лбу, несмотря на холодный ветер, выступили капельки пота.

— Михаил Павлович… — молвил он чуть слышно. — Так, значит, как же это, Михаил Павлович? Значит, не видать нам теперь… не видать нам родной сторонки?..

Юньев поднял голову.

Налетавший ветер рвал французский флаг с покосившегося древка на башне кургана. Ползли тучи, и глухо ухали с бастионов Севастополя одиночные выстрелы. За курганом вся Корабельная сторона была охвачена огнем. Юньев низко поклонился Севастополю, достав рукой до земли. Потом повернулся, вжал голову в плечи и зашагал рядом с Иголкиным.

— Месье… — стал шептать Юньеву на ухо конвойный солдат со штуцером в руках и кривым тесаком на боку. — Месье, вы храбрец, вы все герои, потому что защищаете свою страну. Но, тысячу извинений… я вас спрашиваю, месье, я, простой рабочий из предместья Сент-Антуан в Париже: я хочу знать, когда это кончится? О, эта война, она нужна у нас одним банкирам! А мы ляжем здесь все, солдаты Франции. Вернутся на родину только англичане, потому что они воюют за нашей спиной, нашими руками… Месье…

Юньев не придал значения словам конвойного. Вряд ли Юньев сколько-нибудь вдумался в то, что, торопясь и задыхаясь, нашептывал ему француз. Голова у Юньева горела, и в ушах стоял сплошной звон. Погруженный в свои невеселые думы, Юньев едва заметил, как из-за холма показался сардинский патруль.

В своих широкополых шляпах со свисающими султанами берсальеры[82] были все как с картинки. Они обменялись несколькими словами с конвоем, потом расступились, и Юньев с товарищами двинулся дальше, по израненной земле, которая была своей до боли и в то же время чужой нестерпимо. Это совсем придавило Юньева. Он стиснул кулаки.

«Убегу, — решил он, задыхаясь, жадно глотая воздух, которого ему не хватало. — Не хочу туда!.. Ночью убегу…»

Иголкин словно прочитал его мысли.

— Верно, в Камыш погонят, — сказал он, раздумывая вслух. — До ночи не дойти, нет. И добро! Солнышко сядет, темень, самое время. Где-либо в балочке сообща придавим их? А? Нас, гляди, пятеро, их — двое. Даже очень просто. Обоим руки назад и по кляпу в глотку. Шито-крыто!

Сообразив так, Иголкин заметно повеселел.

— Он-мон-бон-бон, — продолжал он, выступая рядом с Юньевым. — Так я тебе и дался! Не жирно ли будет? Эх, — вздохнул он мечтательно, — Россия! «Домик по-над ре-эчкой, там кума-а живет…» — И, понизив голос, добавил: — Гляди, ребята: я как свистну, как гукну, кидайся сообща враз. Так, ваше благородие, Михаил Павлович?

Юньев глубоко втянул в себя струю отравленного пороховой гарью воздуха, улыбнулся и утвердительно кивнул головой.

XLV В крови и пламени

В этот день Николка Пищенко с самого утра находился в полной боевой готовности у своей медной мортирки на пятом бастионе. От сигнальщиков всем на бастионе было известно, что неприятель накапливает в своих траншеях большие силы. Когда на башне Малахова кургана взвился синий флаг, стали и на пятом бастионе ждать атаки.

Штурм пятого бастиона начался в два часа дня. Сначала шла густая стрелковая цепь. Вслед за цепью французы несли лестницы, перекидные мосты и всякий рабочий инструмент. Позади двигались штурмовые колонны. Но дальше рва перед бастионом французы не пошли. Лишь несколько смельчаков взбежало на вал, но они были тут же сброшены в ров. Николка успел сделать из мортирки только один выстрел. И вдруг у него над головой вырос на валу человек с козлиной бородкой, в синей куртке… Николка вмиг отбежал от мортирки, подобрал камень и запустил козлобородому в голову. Тот опрокинулся навзничь и покатился с вала обратно. Николка вернулся к своей мортирке и стал готовить ее для нового выстрела.

Враг был едва ли не втрое сильнее, но атака пятого бастиона ему не удалась. Французы были отбиты и при штурме второго бастиона. На третий бастион бросились англичане. Они перевалили через вал, но на бастионе были сразу взяты в штыки. Пока на плацу бастионад шла штыковая работа, шотландские стрелки разбежались по батареям сбивать прислугу с орудий и заклепывать пушки. Еще издали, только подбегая к «Никитишне», трое молодчиков в клетчатых юбках и с голыми коленками дали залп по находившимся подле «Никитишны» «нумерам». Все «нумера» остались целы, а двое шотландцев тут же были иссечены тесаками и, тяжело раненные, взяты в плен. Все это произошло в одну минуту, и в эту же минуту третий в юбке подался назад и ринулся затем на молодого комендора, которого Елисей Белянкин учил окатывать водой пушку. Комендор схватил ушат, полный воды, перемешанной с копотью, и одним махом швырнул в шотландца. Тяжелый ушат угодил шотландцу в грудь, вода хлестнула его по глазам, он задержался на мгновение, и это погубило его. Комендор повалил его на землю и скрутил ему руки веревкой. А в это время две свежие роты Селенгинского полка решали на бастионе дело. Англичане не выдержали штыкового удара и отхлынули обратно за вал.