Копейка - [11]

Дядя Петя был дома. Он возился возле мотоцикла. Наверное, из города приехал. Увидев меня, дядя подошел к калитке.

— В гости? — спросил он.

— Костыль нашел, — похвастался я. — На дороге.

Дядя взвесил костыль в руке, улыбнулся.

— Стоящая вещь… Отдай мне! К козлам приколочу, а то дрова сползают с одной стороны.

Костыль нагрелся в кармане, приятно оттягивал руку.

— Хотел в тополь забить, — сказал я.

— Зачем?

— Берите, — сказал я. — Еще достану.

Дядя положил костыль на поленницу дров.

— Заходи, — пригласил он. — Потолкуем.

Услышав бряканье щеколды, из конуры вылез огромный рыжий с черными подпалинами пес. Увидев меня, сел и, широко разинув клыкастую пасть, зевнул. Года три назад дядя привез из города маленького пушистого щенка. Кто бы мог тогда подумать, что вырастет такая зверюга? Дядя говорил, что Картуз — так звали кобеля — помесь кавказской овчарки с восточно-европейской. Шерсть была жесткой, лохматой и свисала с боков. Морда тупая, короткая. В шерсти прятались два маленьких злых глаза.

У дяди большой фруктовый сад. В нем растут яблоки, груши, вишни. Когда не было собаки, дяде приходилось не спать ночами, стеречь сад. А теперь сад надежно охраняет Картуз. Прошлой осенью два парня совершили налет на дядин сад. Одному удалось удрать через забор, оставив на огуречной грядке штаны. Другой часа три просидел на яблоне, пока дядя не сжалился над ним и не посадил озверевшего Картуза на цепь. Мальчишке, который потерял штаны, в больнице сделали против бешенства двадцать уколов.

Я, хотя и знал Картуза, боялся его гладить. Очень уж свирепый вид у него.

— Хороший Картузик, — сказал я, проходя мимо. Пес угрюмо взглянул на меня и отвернулся.

Я попал к обеду. Стол был накрыт, хлеб нарезан, в чашках дымились щи. Тетя Матрена, жена Петра Севастьяновича, посадила меня рядом с собой.

— И дома бы пообедал, — сказал я, протягивая руку за деревянной ложкой. Хотя Щука и смеялся над нами, деревенскими, я любил хлебать щи деревянной ложкой. Не так горячо и вроде бы вкуснее.

В избе чисто и светло. На высокой кровати с никелированными шишечками лежат пять подушек мал мала меньше. Сверху на них наброшена кружевная накидка. У стены — огромный сундук, застланный бурым ковром. Такого сундука ни у кого больше нет. Я пробовал поднять крышку и не смог. Мой дядя сам-то еле-еле поднимает. Кто ни придет к дяде в дом, всяк удивляется: как затащили этот сундук в избу? А секрет тут вот в чем: этот сундук дяде достался от деда. И когда дядя строил дом, то сундук жалко было выкидывать. И дядя поставил его на пол, когда еще и стен-то не было. На резной этажерке — стопка книг и журналов. Дядя выписывает журналы по садоводству и овощеводству. Книги тоже про саженцы и огородное хозяйство. Над обеденным столом, на стене, большая рамка с фотографиями. На фотографиях все знакомые, родственники. И я там есть. Стою на стуле, уцепившись отцу в плечо. А рядом мать. Улыбается. А вот фотография отца и дяди Пети. Оба в военной форме. Отец рядовой, а дядя старшина. Оно и понятно: дядя на десять лет старше отца. У дяди сын Виктор работает в городе автослесарем. Уже в армии отслужил. Вернулся в Крутой Овраг, отдохнул с месяц и укатил в город. Дядя его и не удерживал. «Пусть своя рука будет в городе», — сказал дядя. Летом Виктор в отпуск приедет. На собственном мотоцикле. У дяди лучше мотоцикл, чем у Виктора. Дядя на нем в город ездит. Погрузит в коляску что нужно и поедет. А если какая деталь выйдет из строя, Виктор в гараже достанет. Дядя говорит, что сын у него хозяйственный, весь в отца.

Тетя Матрена принесла из сеней две кружки хлебного кваса. Дядя Петя взял кружку, которая побольше, обеими руками и, откинув назад голову, стал пить. Пил он долго, без перерыва. И на шее у него взад-вперед ходил кадык. А когда выпил, отер губы рукавом синей сатиновой рубахи, крякнул и, прижмурив глаза, сказал:

— Крепок квасок… Аж в нос шибает!

Я тоже немного отпил и отодвинул кружку. Квас и вправду был хорош. Холодный, душистый.

— Не осилить? — спросил дядя. — Жидковат ты еще, парень.

— Осилю, — сказал я и, понатужившись, выпил весь квас до дна. Даже почувствовал, как живот приподнял рубаху.

— Вот это по-нашему, по-скопски… — засмеялся дядя. — Пей до дна — и кружку об пол!

Кружку я, конечно, бить не стал. Я шутки понимаю. Тетя Матрена убрала со стола. Делала она все молча. Кто не знает тетю Матрену, может подумать, что она сердитая. А я знал ее… Хорошая она. Двигалась плавно, немного вперевалку. У нее болели ноги. Закупорка вен. А на вид такая здоровая. Выше мужа на целую голову. Из-за этой болезни тетя Матрена в колхозе не могла работать.

— Пойдем в сад, — позвал дядя. — Покажу тебе каменный чай.

В саду негромко шумели деревья. Ступать нужно было осторожно. Дядя распахал весь участок. Между яблонями и грушами тянулись грядки с луком, морковью, капустой, огурцами. Немного в стороне клубника. У забора разрослись крыжовник и черная смородина. Дядя остановился возле невысокого щуплого деревца с твердой коричневой корой.

— Каменный чай, — сказал он, любовно глядя на дерево. — Три с полтиной как одну копеечку отдал.