Копенгага - [107]

Шрифт
Интервал

Вот и тогда, как теперь, я долго гадал: кто бы это мог быть? Кто мог подпихнуть мне розочку?

Я подозревал всех!

Даже Марианну, хотя она была лет на двадцать старше меня, но все еще бес в юбке, что ты! Потому и подозревал, что бес в ней чувствовался, особенно когда она косо так смотрела и улыбалась краем рта…

Да, я ее представлял в разных позах, несмотря на то, что была она уже такая потрепанная, несмотря на то, что она вырезала куколку Эдгара в напрасных томлениях. Я моментально исключил бабу Эдгара — в ней не было приключения, и она ни разу со мной не говорила, она только наезжала к Эдгару на выходные, как на дачу. Она близко к замку не подходила! Говорят, она все еще жила в городе; она никак не могла решиться переехать, говорила, как дети подрастут, вот тогда… Говорили, что она стеснялась ездить в Хускего! Она, дескать, стыдилась «дурной славы»… Мол, в Хускего живут одни лузеры и отребье какое… Да, это нелепо, когда человек живет в вагончике, в захолустье… Она была там какая-то дама, из почти публичных фигур, что ли…

Не знаю, так говорили, не могу сказать точно…

Тем летом говорили, что она уже гораздо дольше задерживается, чем прежде, почти неделями проживала у него с детьми, и его детьми… Все предчувствовали, что она скоро могла совсем переехать…

Марианна старательно вырезала куколку, каждую ночь нашептывая в деревянное ушко, чтоб он вернулся к ней…

Напрасно.

Я предположил, что это была подруга Марианны, но у нее был парень…

Я у всех спрашивал… Жаннин и Патриция переглянулись и в один голос сказали:

— Не мы!


Только год спустя мне Клаус сказал, что видел как-то с розочкой Блондинку, педика, который жил у Нильса. Нильс сдавал ему комнату и был настолько птичник близорук, что ни о чем не догадывался. От этого Блонди даже при нем вихлял бедрами.

Нильсу было наплевать. Его, кроме птиц, ничто не интересовало. Да и не столько птицы интересовали Нильса, сколько те клетки и игрушки, подвесные домики и карусельки, кормушки и лесенки, которыми он прославился на весь остров. Он постоянно изобретал всякие штучки для птиц и вместе с Вигу и Биргит продавал их на всяких рынках и ярмарках. Для него посидеть в своем саду с пивом, любуясь на свои штучки, по которым лазают, в которых порхают пташки, было наиважнейшим делом. В такие минуты в нем пробуждался мечтатель, изобретатель, романтик.

Ведь он всю жизнь строил дороги, магистрали, автобаны для всех тех паразитов, которые его в сумасшедший дом сплавили! Он ненавидел бетон. Он ненавидел дорожные работы. Он терпеть не мог краны. Его начинало трясти, если он слышал отбойный молоток. Он затыкал уши и испускал эпилептический вопль! А потом прятался.

Он не был психом. Его просто сильно плющило от строительных работ.

— Нильс — нормальный парень, — говорила Дангуоле, — только немного замкнутый.


Блонди это обстоятельство, кажется, устраивало; ему было все равно… замкнутый — и ладно… Сам Блонди тоже был не очень-то общительным, сильно стеснялся… По-английски говорил слабовато, вяло, неуверенно, проглатывая какие-то комья сомнений. Он и по-датски говорил так же, два-три слова — и ухмылка, подобострастная… Пил пиво с Нильсом, смотрел на его карусели и клетки, платил какие-то гроши за аренду комнатки, работал на каком-то заводике в городе, в пятнадцати минутах езды на дамском велосипеде, и всё ходил к нам в замок, на нас, работающих поглядывал.

Особенно много он крутился возле нас, когда мы меняли черепичную крышу над обиталищем старика.

Было жарко; солнце палило; птицы орали; липа душила нас своими ароматами; пчелы гудели, затягивая наши головы паутиной жужжания; мы раздевались до пояса, и слепни нас жалили, жалили нещадно. Приходила Марианна со своей подругой, в обнимку встанут и стоят, помахивая нам руками. С крыши мы махали им тоже. Мы были довольны. Я, Иван, литовцы, Глеб…

Потом стал появляться Блонди; приходил с пивом, угощал, хлопал нас по плечам, изучал наши ранки и царапинки сквозь свои толстые квадратные линзы; у него были такие маленькие глазки, что он должен был придвинуться, почти в упор.

У него были пышные, дорогим шампунем пахнущие светлозолотые волосы. Сам он был бледно-мелового цвета. У него была противная родинка на шее возле кадыка. Он был низенький и нескладный. В нем была какая-то неотесанность, угловатость. Жутко стеснительный, он смотрел на нашу работу и выпускал свои комментарии редкими телеграммами, застенчиво улыбаясь, задавал кривые вопросы, пил пиво, нервно сглатывая.

Мне доставляло массу удовольствия за ним наблюдать. За тем, как он выкатывает Нильсов дамский велосипед, как он приезжает с ящиком пива, привязанным жгутами к багажнику. Как он катит по дороге мимо нас с черепицей, слезает, долго рассупонивая ящик, машет нам ручкой, хлопает по сиденью, кричит снизу, щурясь: «Как насчет пивка?» — поднимает рукой уже открытую бутылку.

Мы никогда не отказывались.


У нас тогда в коробке жил птенчик, и когда Блонди узнал об этом, захотел его посмотреть.

Птенец жил в картонной коробке на подоконнике кухни, его звали Вильгельм Третий.

— Почему? — изумился он. — Ладно Вильгельм, но почему обязательно Третий?


Еще от автора Андрей Вячеславович Иванов
Путешествие Ханумана на Лолланд

Герои плутовского романа Андрея Иванова, индус Хануман и русский эстонец Юдж, живут нелегально в Дании и мечтают поехать на Лолланд – датскую Ибицу, где свобода, девочки и трава. А пока ютятся в лагере для беженцев, втридорога продают продукты, найденные на помойке, взламывают телефонные коды и изображают русских мафиози… Но ловко обманывая других, они сами постоянно попадают впросак, и ясно, что путешествие на Лолланд никогда не закончится.Роман вошел в шортлист премии «РУССКИЙ БУКЕР».


Аргонавт

Синтез Джойса и Набокова по-русски – это роман Андрея Иванова «Аргонавт». Герои Иванова путешествуют по улицам Таллина, европейским рок-фестивалям и страницам соцсетей сложными прихотливыми путями, которые ведут то ли в никуда, то ли к свободе. По словам Андрея Иванова, его аргонавт – «это замкнутый в сферу человек, в котором отражается мир и его обитатели, витрувианский человек наших дней, если хотите, он никуда не плывет, он погружается и всплывает».


Харбинские мотыльки

Харбинские мотыльки — это 20 лет жизни художника Бориса Реброва, который вместе с армией Юденича семнадцатилетним юношей покидает Россию. По пути в Ревель он теряет семью, пытается найти себя в чужой стране, работает в фотоателье, ведет дневник, пишет картины и незаметно оказывается вовлеченным в деятельность русской фашистской партии.


Бизар

Эксцентричный – причудливый – странный. «Бизар» (англ). Новый роман Андрея Иванова – строчка лонг-листа «НацБеста» еще до выхода «в свет».Абсолютно русский роман совсем с иной (не русской) географией. «Бизар» – современный вариант горьковского «На дне», только с другой глубиной погружения. Погружения в реальность Европы, которой как бы нет. Герои романа – маргиналы и юродивые, совсем не святые поселенцы европейского лагеря для нелегалов. Люди, которых нет, ни с одной, ни с другой стороны границы. Заграничье для них везде.


Обитатели потешного кладбища

Новая книга Андрея Иванова погружает читателя в послевоенный Париж, в мир русской эмиграции. Сопротивление и коллаборационисты, знаменитые философы и художники, разведка и убийства… Но перед нами не историческое повествование. Это роман, такой же, как «Роман с кокаином», «Дар» или «Улисс» (только русский), рассказывающий о неизбежности трагического выбора, любви, ненависти – о вопросах, которые волнуют во все времена.


Исповедь лунатика

Андрей Иванов – русский прозаик, живущий в Таллине, лауреат премии «НОС», финалист премии «Русский Букер». Главная его тема – быт и бытие эмигрантов: как современных нелегалов, пытающихся закрепиться всеми правдами и неправдами в Скандинавии, так и вынужденных бежать от революции в 20–30-х годах в Эстонию («Харбинские мотыльки»).Новый роман «Исповедь лунатика», завершающий его «скандинавскую трилогию» («Путешествие Ханумана на Лолланд», «Бизар»), – метафизическая одиссея тел и душ, чье добровольное сошествие в ад затянулось, а найти путь обратно все сложнее.Главный герой – Евгений, Юджин – сумел вырваться из лабиринта датских лагерей для беженцев, прошел через несколько тюрем, сбежал из психиатрической клиники – и теперь пытается освободиться от навязчивых мороков прошлого…


Рекомендуем почитать
Осколки господина О

Однажды окружающий мир начинает рушиться. Незнакомые места и странные персонажи вытесняют привычную реальность. Страх поглощает и очень хочется вернуться к привычной жизни. Но есть ли куда возвращаться?


Горький шоколад

Герои повестей – наши современники, молодежь третьего тысячелетия. Их волнуют как извечные темы жизни перед лицом смерти, поиска правды и любви, так и новые проблемы, связанные с нашим временем, веком цифровых технологий и крупных городов. Автор настойчиво и целеустремленно ищет нетрадиционные литературные формы, пытается привнести в современную прозу музыкальные ритмы, поэтому ее отличает неповторимая интонация, а в судьбах героев читатель откроет для себя много удивительного и даже мистического.


Тельце

Творится мир, что-то двигается. «Тельце» – это мистический бытовой гиперреализм, возможность взглянуть на свою жизнь через извращенный болью и любопытством взгляд. Но разве не прекрасно было бы иногда увидеть молодых, сильных, да пусть даже и больных людей, которые сами берут судьбу в свои руки – и пусть дальше выйдет так, как они сделают. Содержит нецензурную брань.


Творческое начало и Снаружи

К чему приводят игры с сознанием и мозгом? Две истории расскажут о двух мужчинах. Один зайдёт слишком глубоко во внутренний мир, чтобы избавиться от страхов, а другой окажется снаружи себя не по своей воле.


Рассказы о пережитом

Издательская аннотация в книге отсутствует. Сборник рассказов. Хорошо (назван Добри) Александров Димитров (1921–1997). Добри Жотев — его литературный псевдоним пришли от имени своего деда по материнской линии Джордж — Zhota. Автор любовной поэзии, сатирических стихов, поэм, рассказов, книжек для детей и трех пьес.


Лицей 2021. Пятый выпуск

20 июня на главной сцене Литературного фестиваля на Красной площади были объявлены семь лауреатов премии «Лицей». В книгу включены тексты победителей — прозаиков Катерины Кожевиной, Ислама Ханипаева, Екатерины Макаровой, Таши Соколовой и поэтов Ивана Купреянова, Михаила Бордуновского, Сорина Брута. Тексты произведений печатаются в авторской редакции. Используется нецензурная брань.


Старые сказки для взрослых

Новые приключения сказочных героев потешны, они ведут себя с выкрутасами, но наряду со старыми знакомцами возникают вовсе кивиряхковские современные персонажи и их дела… Андрус Кивиряхк по-прежнему мастер стиля простых, но многозначных предложений и без излишнего мудрствования.Хейли Сибритс, критик.


Обезьяны и солидарность

«Обезьяны и солидарность» — первый сборник новелл Маары Кангро, успевшей выпустить три поэтических сборника и стать лауреатом множества литературных премий.Достоверные жизненные истории, основанные на личном опыте и переживаниях близких знакомых, приправленные сарказмом, полные нестандартных рассуждений о культуре и идеологии, взаимоотношениях полов, интеллектуальных споров о том, кому принадлежит искусство и как им распоряжаются.Герои новелл без конца осмысливают и переосмысливают окружающий их мир, захватывая читателя в этот процесс и подчас вызывая его улыбку.Тийу Лакс.


История со счастливым концом

Тоомас Винт (1944) — известный эстонский художник и не менее известный писатель.В литературе Т. Винт заявил о себе в 1970 году как новеллист.Раннее творчество Винта характеризуют ключевые слова: игра, переплетение ирреального с реальностью, одиночество, душевные противоречия, эротика. Ирония густо замешана на лирике.На сегодняшний день Тоомас Винт — автор множества постмодернистских романов и сборников короткой прозы, и каждая его книга предлагает эпохе подходящую ей метафору.Неоднократный обладатель премии им.