Контур - [19]

Он спросил, не хочу ли я еще искупаться, прежде чем мы вернемся на сушу, и в этот раз я не стала заплывать далеко, чтобы не терять лодки из виду, и осталась в бухте, где детские крики эхом отражались от высоких камней. Отец ходил по палубе, прижав младенца к плечу, мать обмахивалась книгой, а трое детей сидели подле нее, скрестив ноги. Лодка была завешена от солнца светлыми кусками ткани, и ветер колыхал их из стороны в сторону, так что всё семейство то скрывалось за ними, то показывалось вновь. Я видела, что они продолжают делать всё то же самое и ждут, когда ребенок замолчит, когда мгновение отпустит их и мир снова заживет своей жизнью. В другом конце бухты мой сосед проплыл немного по прямой и сразу же вернулся обратно, и я смотрела, как он забирается на катер по маленькой лестнице на корме. Издалека я видела, как он ходит по палубе немного вразвалку и вытирает полотенцем мясистую спину. В нескольких метрах от меня на камне сидел черный баклан, недвижно уставившись в море. Младенец перестал плакать, и семья немедленно пришла в движение, меняя позы в ограниченном пространстве, словно заводные фигурки на шкатулке для украшений: отец наклонился и положил ребенка в коляску, мать встала и повернулась, два мальчика и девочка вытянули ноги и взялись за руки, образуя звезду; тела их искрились и сверкали на солнце. Внезапно мне стало страшно оставаться в воде одной, и я вернулась в лодку. Мой сосед собирал вещи и уже открыл дверцу, готовясь поднимать якорь. Он предложил мне прилечь на скамью, ведь я, наверное, устала, и попробовать поспать на обратном пути. Он дал мне какую-то шаль накрыться, и я натянула ее на голову, чтобы не видеть небо, солнце и танцующую воду; и на этот раз, когда лодка рванула вперед под оглушительный рев мотора, в этом было что-то даже успокаивающее, и я действительно задремала. Иногда я открывала глаза, видела незнакомую ткань и снова закрывала их; и, пока мое тело слепо неслось сквозь пространство, я чувствовала, будто всё в моей жизни раздробилось, все элементы отделились друг от друга, их разбросало взрывом в разные стороны. Я подумала о детях — интересно, где они сейчас? У меня перед глазами стоял образ семьи в лодке: яркие фигурки вращаются на крышке шкатулки в механическом танце, но при этом их ограниченные движения так изящны и правильны. Я вдруг с необычайной четкостью вспомнила, как лежала в полудреме на заднем сиденье машины, когда мы летом ездили с родителями на день к морю по извилистой дороге. Туда не было прямого пути, бесконечная сеть разветвляющихся проселочных дорог на карте походила на схему вен и капилляров из учебника, и было не так уж и важно, как именно ехать, главное — придерживаться нужного направления. Однако у отца был любимый маршрут, который казался ему несколько прямее остальных, поэтому мы всегда ехали одинаково, несколько раз пересекая альтернативные маршруты и встречая по дороге указатели, отмечавшие места, которые мы либо уже проехали, либо постоянно объезжали стороной. В сознании моего отца этот путь со временем утвердился настолько прочно, что ехать через неведомые деревушки уже казалось неправильным, хотя на самом деле разницы не было никакой. Мы, дети, лежали на заднем сиденье, от бесконечных поворотов нас укачивало и клонило в сон, и иногда я открывала глаза и видела проносившийся за пыльными окнами летний пейзаж, такой пышный и сочный в это время года, что невозможно было себе представить, как однажды всё увянет и наступит зима.

Ревущий полет лодки начал замедляться, звук двигателя — затихать. Когда я поднялась, мой сосед любезно спросил, удалось ли мне поспать. Мы приближались к пристани, где белые катера ярко выделялись на синем фоне, а за ними виднелся залитый солнцем коричневый пейзаж, пестреющий на жаре и как будто постоянно качающийся вверх-вниз, хотя на самом деле качались мы. Если я проголодалась, сказал мой сосед, он знает место неподалеку, где подают сувлаки. Пробовала ли я сувлаки? Это очень простое блюдо, но можно приготовить его очень хорошо. Мне только придется немного подождать, пока он швартует лодку и доделывает дела, и скоро мы уже будем за столом, а потом он отвезет меня обратно в Афины.

V

Вечером я встречалась со своим старым другом Панайотисом в ресторане в центре города. Он позвонил мне, чтобы рассказать, как туда добраться, и предупредил, что к нам может присоединиться кое-кто еще: одна романистка, о которой я, скорее всего, слышала. Она настойчиво просилась пойти с ним; он надеется, что я не буду возражать. Ему бы не хотелось ее обижать: он уже слишком давно живет в Афинах. Панайотис в деталях объяснил мне маршрут, причем дважды. Он задерживается на встрече, сказал он, иначе зашел бы за мной сам. Неудобно вышло, что мне придется искать дорогу самой, но он надеется, что достаточно понятно всё объяснил. Если я верно сосчитаю светофоры и сверну направо между шестым и седьмым, то не ошибусь.

Вечером, когда солнце уже не стояло над головой, воздух приобрел такую вязкость, что время будто остановилось, и лабиринт города, не разделенного на части игрой света и тени и не продуваемого дневными ветрами, словно застыл внутри сна, в необычайно густом и бледном мареве. В какой-то момент стемнело, но в остальном с наступлением вечера на удивление мало что менялось: не становилось ни прохладнее, ни тише, ни малолюднее; гул голосов и смеха по-прежнему лился со светлых террас ресторанов, машины проносились мимо, как гудящая река огней, дети катались на велосипедах по тротуарам под фонарями цвета желчи. Несмотря на темноту, день не кончался, голуби всё так же дрались на залитых неоновым светом площадях, киоски на углах улиц не закрывались, в воздухе рядом с пекарнями всё еще стоял запах булочек. В ресторане, где мы встречались с Панайотисом, за угловым столиком сидел одинокий толстый мужчина в твидовом костюме и аккуратно резал розовую дольку арбуза ножом и вилкой, а затем отправлял кусочки в рот. Я ждала, разглядывая темные панели со вставками граненого стекла на стенах, в которых многократно отражалось море пустых столиков и стульев. Это не самое популярное место, признал явившийся Панайотис; Ангелики, которая вот-вот к нам присоединится, точно будет недовольна, но, по крайней мере, тут можно спокойно поговорить и не помешает никто из знакомых. Наверное, я не разделяю его чувств, — он искренне надеется, что не разделяю, — но ему больше не интересно выходить в свет; люди всё чаще и чаще вызывают у него недоумение. Интересные личности — как острова, сказал он: на них не наткнешься на улице или на вечеринке, нужно знать, где их искать, и договариваться о встрече.