Контрудар - [45]

— Ох вы, рассказчики! Хоть бы на ночь смущение на баб не сеяли…

— Тебе не любо, катись далее, — набросились на патрульного слушатели. — Ишь навис над нами, как груздь. Тоже мечтает о бабах. Верно, уж и на семена негож. Катись дальше, твой обход не здесь, тут мы сами себя обережем.

Патрульный, сердито сплюнув, закинул винтовку за плечо и пошел от костра.

У Чмеля, своими сказками отвлекавшего бойцов от дум о завтрашнем дне, сильно заныло под ложечкой, как только он вспомнил о предстоящей встрече с белоказаками. Круто переменив тему, он стал шепотом внушать своим слушателям:

— Главное, хлопцы, кавалерию привечайте залпом. Она этого самого не терпит. Потом я вам скажу вот што. Прислухайтесь до тех, кто в бою будет шуметь: «Кавалерия справа, кавалерия с тыла». Это самый опасный народ. А почему — тоже скажу. Попал я это под Гришиной в плен к кадетам. Спрашивают: «Нобилизованный?» — «Ну, нобилизованный», — отвечаю. Тогда они мне такое и говорят: «Пустим тебя до краснопузых вот с этим билетом. Схорони его подальше. А как начнется бой, кричи: «Кавалерия обходит!» — для паники, значит. Отпустили меня кадюки с богом. Я и пошел к своим, а билет пустил по надобности.

— А шо то за билетик? — спросил Твердохлеб.

— По тому билетику обещали после ихней победы дать по три десятины земли. За старание, значит.

— Ну и гады, — возмутился Слива. — И придумала же контра!

— Давайте я вам лучше про батрака, — предложил Гайцев. — Еще до военной службы, в своей деревне, слышал…

— Ну что ж, давай, — согласились товарищи.

— Жил в одном селе богатый-богатый помещик. Лютый он был до работников человек…

Красноармеец-кашевар, подцепив острием штыка, бросил на пулеметный щит, заменявший стол, жирные тушки трех сваренных куриц. Запахло вкусным полевым супом.

Бойцы стали придвигаться ближе к костру.

Кашевар, бережно посолив порции из заветного, висевшего на его поясе мешочка, подал долгожданную команду: трижды ударил деревянной ложкой по пулеметному щиту.

Дружно потянулись руки к еде. Чмель, подхватив спинку курицы с жирным курдючком, потряс перед глазами Фрола:

— На море-океане, на острове Буяне стоит бык печеный, в заду чеснок толченый, с одного боку режь, а с другого макай да ешь. — Отправляя в рот жирный курдючок, добавил: — Со страхом божим и верою приступите.

Фрол Кашкин, завладев куриной грудкой, начал отдирать от нее слои белого мяса:

— Хоть гложи, хоть лижи, хоть на завтра положи.

Красноармейцы ели сосредоточенно. Несколько минут все молчали, слышен был лишь хруст старательно обгладываемых косточек.

— Небось завтра-послезавтра жарко придется, — вытирая рукавом губы, прервал тишину насытившийся Чмель.

— Смотря куда попадем, — отозвался Фрол. — На казаков или на офицерские полки. Шашка-то остра, да у казака шея толста.

— Зараз она и у него потонела. Малость поубавилась его прыть, — отозвался Гайцев.

— Нам, товарищи, завтра испытание перед всей дивизией, — сказал Алексей. — Сами знаете, как смотрела пехота на наш дивизион.

— Не страшен нам испытательный бой, раз нас повернули на правильную линию, — ответил за всех Гайцев.

— Ледащего черт не возьмет, радивому бог подмогнет, — расхрабрился Чмель.

— Да к тому же сколько теперь партийных с нами и всякого нового пополнения дали, — продолжал Гайцев, — взять хоть бы вас, товарища Твердохлеба, Сливу. Да и товарищ Ромашка хоть не нашей партии, из офицеров, но будто правильный он командир и без никоторых данных. Не бьет, зря людей не обижает, и женщин при ем никаких не водится. Не то что Каракута. У него их было как у турецкого султана…

— Ну посмотрим. А сейчас, ребята, спать, — остановил глуховатого Гайцева Булат. — И ночь вот-вот кончится. Ваше где место?

Послышались веселые голоса:

— Где попало, там поспим. Что мы, генералы какие-нибудь?

— У солдата под каждым кустом хата!

— Солдат что муха — где щель, там и постель. Где стал, там и стан!

На другом конце деревушки расположился штабной эскадрон. Наконец-то, к великой радости Дындика, томившегося в Казачке без настоящей работы, его часть перебрасывалась поближе к фронту. Он понимал, что обеспечить бесперебойную службу летучей почты — это тоже необходимо, но моряк, с 1917 года втянутый в острую борьбу, рвался к настоящему делу.

Людей он своих любил, сжился с ними. После первых недоразумений бойцы эскадрона, в основном донецкие пролетарии, раскусив моряка, дорожили политкомом. Его авторитет среди старых вояк, теперь обслуживавших летучую почту, вырос особенно после того, что с ним случилось в Капканах, когда он лично возил срочный пакет.

Прежде всего — несколько кавалеристов, сдав в обоз своих кляч, давно уже ездили на отборных дончаках — богатых трофеях, самолично добытых политкомом во время столкновения с крупным разъездом белоказаков.

Благодаря сметке моряка были схвачены и сами белореченцы, оставшиеся в Капканах без лошадей. Как только Дындик прискакал вместе с трофейным табуном в Рагузы, начальник штаба пехотной бригады выслал в Капканы и в примыкающий к ним лес отряд конных разведчиков. Выделив для них одного из захваченных им дончаков, моряк напутствовал начальника отряда и его людей.