Контрудар - [37]

Селиверст Чмель, вызванный вместе с другими кавалеристами из Казачка для усиления 2-го дивизиона, заметив пухлые плечи каракутовца, не стерпел:

— На нем рубаха красна, и под рубахой рясно.

— Не с перловки, — зло бросил Гайцев, один из бойцов 2-го дивизиона.

— Ясно, что с жареных карасей, — добавил какой-то каракутовец. — А нам давал щи — хоть портянки полощи.

— Каша пригорела, щи ушли, был мосол, и тот собаки унесли, — добавил Чмель.

— С такой ряшкой кажен день можно жениться.

— Он так и поступал, этот чертов Пузырь.

— Кончилась коту масленица, начался пост.

— Да, — продолжал свое Чмель. — По Ивашке и рубашка. Настоящая а-ля капуль!

В это время высокий одноглазый кавалерист, заметив в одном из окон штаба бледное лицо Каракуты, выстрелив в воздух из нагана, крикнул:

— Наших бьют! Черти, вперед — выручать Сатану!

Кучка оголтелых кавалеристов с винтовками в руках бросилась к помещению штаба. Вынув револьверы, Боровой, Дындик, Булат, а за ним и Ромашка, опережая бунтарей, загородили им вход в помещение, где находился их бывший батька-командир.

Алексей влетел в помещение. Здесь, в просторном зале поповского дома, за длинным столом вместе с хозяином и его домочадцами чаевали Кнафт и жена Парусова. Грета Ивановна жила здесь в Тартаке при дивизионном обозе. Так как командирским женам запрещался въезд в расположение боевых частей, Парусова изредка по разрешению начдива, переступая запретную черту, навещала мужа в Казачке.

— К нему, к нему идут! — заерзала на стуле полнотелая поповна.

— Мне жаль его, — сощурила глаза Грета Ивановна. — Я хочу вмешаться в его судьбу…

Алексей устремился на половину, занятую штабом. Вместе с подоспевшими красноармейцами отвел разжалованного Сатану в глухой поповский чулан.

Когда Булат вновь очутился в зале, ему преградила дорогу Грета Ивановна.

— Молодой человек, может, чаю с нами откушаете?

Алексей осмотрел с головы до ног бывшую попечительницу Киевского института благородных девиц.

— Некогда, уважаемая, чаи чаевать.

Боровой проводил прерванный было митинг. Понемногу начали стекаться красноармейцы пехотных полков.

— Почему офицеры засели там, в ваших штабах, и командуют нами? — кричал в лицо политкомдиву одноглазый боец кавдивизиона.

— Они нас продают, а вы по тылам околачиваетесь и не видите.

— Скоро весь комсостав будет у Деникина. Понаслали дьяволов!

— Сами назначим себе командиров, катеарически! — натянув свой теперь уже рваный френч, с присущей ему наглостью, яростно кричал Васька Пузырь. — За что боролись, кровь проливали?

— Почему командирам больше жалования? А солдат как умирал за полтинник, так и теперь за полтинник погибать должен…

Дындик подскочил к одноглазому. Протянув руку к карману его пиджака, вытащил висевшие на толстой цепочке золотые часы.

Из рядов дивизиона стали отделяться кавалеристы и незаметно подаваться назад. Оставшиеся шумели с меньшим задором. Но зато оживились бойцы стрелковых частей.

— Вояки! Вместо флангов пехоты оберегают свои тачанки с манатками.

— Ух, сволочи! Красноармеец кровь проливает, а они вишь наживаются.

— Вон наши у Колчака Казань отбили, на Урал поперли, а мы на месте топчемся. Все из-за этих субчиков — часовых мастеров.

— При своей бабе под боком каждый согласится воевать, у них в обозе полно энтих…

Стрелки начали окружать «чертей» плотным кольцом.

Одноглазый рванулся было назад, но Дындик схватил его за воротник.

— Эх, юхари! — крикнул одноглазый. — Завидно, что бедные люди немного подлатались… Нигде нет жизни для бедного класса! Нате, кушайте, подавитесь, чтоб вам стало поперек горла!.. Чтобы вы это не донесли до своего дома! Чтоб ваша мама вас увидела на катафалке! Чтоб вас собаки ели на кладбище!

Каракутовец с пеной на губах опустился на траву. Через две-три минуты, придя в себя, оглянулся. Упавшим голосом произнес:

— Что вы берете только мине? А Ваську Пузыря, а Мишку Кивунчика, а Кольку Будяка!.. Это же все гоп-компания Сатаны…

К вечеру в Тартак прибыла из дивизии группа харьковских добровольцев — рабочих и коммунистов. Боровой, хмурый, решительный, сидел в штабе бригады, принимая пополнение.

— В Чертов полк, то есть во второй дивизион.

— Во второй дивизион.

— Во второй дивизион.

Вечером Грета Ивановна, отправляя Кнафта в Казачок, строго наказывала:

— Письмо передайте Аркадию сразу, как приедете. Глебу Андреевичу на словах скажите: пусть сделает, что может, — Каракуту надо спасти.

— Так вы просите передать Аркадию Николаевичу, чтоб он изволил себя беречь, не простудился? — заговорил нарочно громко Кнафт, услышав чьи-то шаги.

Ромашка, с его книжным догматическим представлением о гуманизме, еще накануне всячески третируемый Каракутой, не без робости спрашивал нового комиссара дивизиона:

— Товарищ политком! Закон военного времени суров. Неужели его сдадут в трибунал? Он, видать, не из трусов. Послать бы его на передовую рядовым. Там хоть и умрет, так с честью!

— Принимая во внимание его пролетарское происхождение и революционные заслуги? — едко спросил Алексей. — Нет, товарищ Ромашка, хватит, полиберальничали. Эта мягкотелость обошлась недешево нашей Красной Армии…

12

С прибытием в Тартак новых частей бывший Чертов полк вывели в имение, что стояло на высоком горбу за селом.