Контрольный выстрел - [59]

До, встречая их сорокалетних, и более, я безжалостно констатировал их уродство, бил своих прежних возлюбленных что называется ниже пояса, крича как мальчик о короле «Я видел, я видел ее, она теперь старая, испитая, безвкусная, пошлая тетка!» Я ничего не простил, я оказался злопамятным, я мстил им спустя годы, за те удары, которые они нанесли мне, красивые и молодые! А как Вы думаете, так и должно быть, борьба до последнего вздоха! Ведь мне тоже было когда-то очень больно. Потому что я принимал и принимаю свою жизнь и ее персонажей всерьез, их любовь и нелюбовь. Чего же я вдруг ласково стану дружить с этими престарелыми чудовищами? Вот тебе, вот ты давно не девочка- маргаритка! И я протягиваю им свое страшное зеркало!

Не надо было показываться мне на глаза. Умные Дитрих и Гарбо так и сделали. А не надо было показываться мне на глаза старыми я же свидетель, я же разболтаю! Надо было умереть молодыми.

В известном смысле того, чему нет свидетеля, — не существует. А значение произошедшего часто зависит от степени убедительности свидетеля. Французская и мировая общественность вытащили Режиса Дэбрэ из боливийской тюрьмы и он приехал в Европу и стал писать и говорить о боливийской истории Че Гевары. В результате этот неудачный военный поход превратился в Гомеровскую эпопею, а сам Че, — в Ахилла в сияющих доспехах. Другое дело что Че уже был значительным человеком третьим или четвертым по значению кубинским вождем к моменту, когда он вступил на землю Боливии. Он уже был историческим персонажем, только не первым еще, как бы героем местного масштаба, но уже полуфабрикатом героя универсального. Затея была безумная, боливийский отряд должен был послужить первым отрядом континентальной южноамериканской Революции, в его состав входили перуанцы, кубинцы и боливийцы. После первых успехов Че намеревался отправить отряды в соседние Перу и Аргентину. В Аргентине уже находился с отрядом его приятель журналист Виктор (фамилии в тюрьме не помню), но с ним быстро расправилась аргентинская армия. У Че тоже все шло наперекосяк. Советские суки из Политбюро надавили на Компартию Боливии чтобы она не помогала «авантюристу» Че, потому он был лишен подпитки в живой силе. Крестьяне не шли к нему, ибо боливийская власть отбирала землю у тех кто будет помогать партизанам. (Эффективное, да, средство). А Компартия Боливии не дала ему рабочих и шахтеров с медных рудников и лишила его студентов. Он не мог передислоцироваться в район медных рудников сам, потому что там были голые плато, по которым ветер гонял красную пыль, негде было укрыться отряду. Так вот херово все складывалось в плане человеческом. А в плане вечности происходила высокая трагедия и все развивалось наилучшим образом.

Французы умеют преподнести, — осознать и подать историю, и личность в истории. Они умны в этом до чертиков. Дэбрэ отлично преподнес героя Че в Европе. Издатель Дэбрэ — Франсуа Масперо также ездил в Боливию защищать Дэбрэ, ездили его адвокаты и журналисты. Это они как консилиум из Ватикана едет освидетельствовать только что произошедшее чудо и этот консилиум уполномочен совершать «бьютификэйшан» (если не ошибаюсь, так это называется, когда выдают акт святости): «аргентинец Че, застреленный в классе сельской школы в городке Фигеройя, провозглашаем тебя святым!» Отвратительно выглядят в этой истории Советские старцы из Политбюро: мерзкие семейные трусы, Леня Брежнев, обыватель в кальсонах, суки короче медлительные, дрябложопые. Такая же погань такой же породы держит меня сегодня в тюрьме. Их наследники.

Читаю мое уголовное дело, узнаю кто меня предал и оболгал. Непременные персонажи героической истории — предатели. У них свои кумиры. Иуда, наверное, да? Предатель ведь кстати, тоже свидетель. Только работает на врагов. Что ими движет, этими обмылками людей? Желание прославиться таким образом? Только трусость? Кубинская разведка потом хорошо поработала: множество десятков людей принимавших участие в поимке и убийстве Че погибли насильным образом: кто выпал из окна, кто неуклюже застрелился. Это хороший обычай — мстить, я его поощряю. Мстить — благородная акция. Кастро сказал: «Пойдите и убейте их!» И пошли и вырезали поголовно. Учитесь, пацаны!

Послесловие

Поль Леото — мудрейший старикан французской литературы как-то заметил где-то в начале 50-х годов, что не любит «Большую литературу», а любит записанные разговоры. Под «Большой литературой» он подразумевал все эти большие Берты литературы — эпохальные романы. В России Большая литература это кирпичи Толстого и пузатые шкафы романов Достоевского. (Поль Леото был непревзойденным автором «Дневников». Я разделяю нелюбовь Леото к Большой литературе, в ней есть нечто вульгарное, но разговоры я тоже не очень люблю. Я люблю думать. Не обязательно о вещах Великих. Но и о вещах скромных. Ребенок или зэк лежит лицом к грязной стенке и видит на ней принцев, сражения и чудовищ и изобретательно-изящно думает.

Мне нравится думать черт знает о чем. Мой очередной сокамерник, большой всклокоченный еврей, вчера с осуждением назвал меня «взбалмошным». Этим он во мне верно что-то подметил. Потому что мысли мои, с которыми читатель уже ознакомился, — взбалмошные. Они о ногтях, о мясе, о деньгах, о железной дороге. Это ряд простых, поганых, убойных, как контрольный выстрел в голову, размышлений. Это ни в коем случае не Большая литература. Но когда случится великая революция, то крепко сжимая в руках свой прут арматуры или обрезок трубы вы будете вспоминать, мальчики и девочки только меня, только меня….